Вспомним, как заразительно смеялся Пушкин над строчкой Рылеева: "Я не поэт, а гражданин", весело ее комментируя, по свидетельству Вяземского, "что если кто пишет стихи, то прежде всего должен быть поэтом: если же хочешь просто гражданствовать, то пиши прозою". Между тем Гоголь без запинки бы повторил (и практически - повторил) рылеевский тезис, придав ему более глубокий аспект: кому как не поэту гражданствовать! Поэт, на его резон, и гражданином должен быть первостатейным, и человеком лучше некуда, поскольку уже звание поэта предполагает социальную и нравственную значимость, имеющую тенденцию к беспредельному разрастанию. Поэт здесь осуществляет экспансию в такие отдаленные области, которые могут его заставить на время забыть, что он поэт, и гордиться открывшейся ему перспективой на ниве общественного и личного совершенствования (гордость своим будущим - постоянный аккомпанемент биографии Гоголя). Например, он способен гордиться "счастливым открытием", "что можно быть далеко лучше того, чем есть человек". Но все эти попечения и перспективы морального и гражданского свойства вытекают из его исходной точки - поэт, к которой он периодически возвращается, затем чтобы черпать здесь силы для дальних завоеваний.
В строгом смысле "гражданин" применительно к Гоголю - это, как говорил он, писатель, "почувствовавший святость своего звания". Оно накладывает на него громадные обязанности, но и дает сознание реальной силы прилагаемого труда, который, оставаясь писательством, присваивает черты и титулы "государственной службы", "общеполезного дела", "христианского воспитания" и т. д. Без тени смущения, с каким-то даже гордым вызовом иногда, Гоголь в применении к творчеству пользуется наименованиями "чиновник", "должность", "служба", отчего оно в его глазах как бы повышается в чине, притом и в значении внутренней, собственно творческой мощности. Поэт в данном случае не ограничивает, а умножает свои владения, распираемый жаждой служить и вмешиваться в любые проблемы. Стоит присмотреться ко всей этой казенной фразеологии Гоголя, как станет внятен одушевляющий ее пафос захватчика и оккупанта чужих территорий, спешащего врасти в завоеванные имена. На "государственной службе" его поэтический престиж возрастает. "Служить" для Гоголя значит, помимо прочего, работать еще более интенсивно и вдохновенно, выступая во всей полноте и святости писательского звания.
"Я хотя и не имею никакой службы, собственно говоря о формальной службе, но тем не менее должен служить в несколько раз ревностнее всякого другого" (А. С. Данилевскому, 20 ноября н. ст. 1847 г. Неаполь).