Даже утром, проснувшись дома в середине дня, он ощутил в себе удивительную вчерашнюю тишину. Эта тишина была Счастье, и в этой тишине неоновой вывеской горела только одна фраза: «Завтра. Там же. В девять».
Он не помнил, как прошел остаток дня. Он смотрел на часы, те самые, и ему казалось, что они стоят. Но они встали только в полвосьмого, и он этого не заметил. Разумеется, накануне он забыл завести их. И домашний метроном жестоко отомстил ему за это...
Тишина закончилась как-то сразу. В окна, как компания подгулявших гостей, ввалились городские звуки. Он пришел в себя и, матеря часы предпоследними словами (последние оставляя для себя самого), выскочил из дому. К давешнему бару он подбежал с опозданием на полчаса. Он вошел внутрь, боясь оглядеться. И – попал во вчерашний день. Та же странная пара сидела в углу, только теперь они были муж и жена, и теперь пьяной была женщина, а мужчина что-то бормотал ей на ухо. Восковой бармен стоял на том же месте. Крис снова колесил по дороге в ад. И, конечно, Она сидела за вчерашним столиком, спиной к вошедшему кавалеру.
Он подошел тихо, как нашкодивший пес. Он боялся вздохнуть...
– Привет, кисуля, – прозвучал Ее голос.
Камень упал с его души.
– Ничего, что я звоню? Ты не занята?
Камень вернулся на место. Он увидел в ее руке маленький сотовый телефон и даже почуял запах воска.
– Откуда звоню? С Никитской. Есть тут забегаловка, дыра редкостная. И, представь, у меня тут свидание. Да, да, не смейся... Вчера забежала перекусить, приклеился мальчик, пригласил потанцевать – и пошло-поехало... Нет... Не трахались еще. Сегодня я его докручу. Вчера он никакой был... Да, пьяный. Или обкуренный, кто их теперь разберет... Молол какую-то ерунду. Но руки хороши, и губки – как у девочки... Что? Да ладно тебе, старая развратница... Когда это было... Как там твой поживает?...
За ее спиной громко хлопнула дверь. Она обернулась, удивленно пожала плечами и поглядела на часы. Пожала плечами еще раз и вернулась к разговору с подругой. На ее «Ролексе», который никуда не спешил и ни от кого не отставал, было без четверти десять. Те, другие часы все еще топтались на восьми. Они смотрели в спину Времени с видом хромой дворняги на ипподроме.
– This is the road to hell, – сказал Крис Ри.
Вот такая история. А ведь все могло случиться иначе.
Она родилась чистой, как монахиня в банный день. И осталась бы чистой навсегда, если б не уличная пробка на Большой Дорогомиловской...