Слуга. Ничего не понимаю.
Писарь. Друг мой, есть вещи, которые происходят вовсе не для того, чтобы их понимали. И все-таки они происходят. Это называется безумием.
Слуга. Тсс, тихо!
Входит барон в куртке, которую он носил в
молодости.
Барон. Сани готовы?
Слуга. Разумеется, ваша милость.
Барон. Чемоданы погружены?
Слуга. Ваша милость приказали...
Барон. Килиан...
Слуга. Да?
Барон. Говори тихо. Чтобы никто не проснулся. Ночь ведь. Госпожа спит. И видит сны.
Слуга выносит чемоданы.
На чем мы остановились?
Писарь. "Супруге моей, в час отъезда, который нельзя отложить, ибо мне стала близкой мысль о краткости нашего бытия. Дорогая Эльвира, поскольку ты не знаешь, что мне все известно, и поскольку я в свою очередь не знаю, где ты витаешь в эту ночь, в то время как внешне ты почиваешь наверху, в нашей спальне, как все эти годы, - витаешь там, куда умчал тебя незнакомец, чье имя трижды слетело с твоих уст, я пишу тебе это письмо. Я оставлю его на столе, где ты найдешь его утром, если спустишься, как все эти годы, к завтраку, как будто ничего не случилось, и обнаружишь, что ты одна, о чем я искренне сожалею. В эту ночь, когда я стоял подле тебя, Эльвира, мне стал ведом женский голос, исполненный такой нежности, которой я никогда не знал..."
Барон. Пояс стал, кажется, слишком узок. (Отбрасывает его). Мне стал ведом женский голос, исполненный такой нежности, которой я никогда не знал... да.
Писарь. На этом мы остановились.
Барон. Хорошо... Ввиду таких обстоятельств... Изволь писать. Ввиду таких обстоятельств я считаю себя вправе дать волю моей тоске, которую убивал, глушил, хоронил в течение многих лет, чтобы она не испугала тебя, Эльвира.
Писарь. "...Испугала тебя, Эльвира".
Барон. (ходивший по комнате во время диктовки, останавливается. Непонятно, для кого он говорит - для себя или для Эльвиры.) Еще раз море... Понимаешь, что это значит? Еще раз безбрежная ширь возможностей. Не знать, что принесет тебе следующий миг, слово, за которым устремляешься на другой край света, корабль, случай, разговор в кабаке и кто-то произносит: Гавайи! А когда просыпаешься, плещут волны, и ничего вокруг, кроме неба, кроме моря, на которых где-то там повисли континенты. Я их люблю, я думаю о них в светлые часы одиночества, они на том созвездии, что сверкает дрожащим алмазом в ночи...
Писарь. Не так громко, ваша милость...
Барон. Поговорив с пришельцем, как остро почувствовал я опять нашу бренность! Бездна времени за нами, и темная, неуловимая сущность вещей, природы, пустота бога, бурлящего в вулканах, испаряющегося на море, цветущего в джунглях, увядающего, гниющего, превращающегося в уголь и вновь цветущего, бога, у которого не хватает глаз окинуть взором все свои бесконечные весны! Мы же - его единственная надежда на то, что он будет узрим, отражен в блеске бренного человечьего глаза, мы - этот невероятный миг, называемый человечеством, мы - частный случай одного из медленно остывающих звездных образований... И я, я сам - искра этого вселенского мига: чувствовать это, знать это, жить этим...