Библия и Вавилон (Делич) - страница 47

Есть много указаний на то, что, подобно греческим и римским философам, великие мыслители Вавилона были близки к мысли за множеством отдельных богов видеть отвлечённое единое божество. Однако мы не могли бы привести ни одного свидетельства в подтверждение этого, свидетельства, могущего доказать это, а тем более сходство богопочитания вавилонян с монотеизмом семитов. В этом пункте Библия и религия Вавилона всегда будут различаться друг от друга, хотя и здесь допустима одна параллель — параллель человеческого несовершенства, от которого несвободна и религия семитов и израильтян.

Однообразно простирается, насколько видит взор, суровая, оцепенелая, мёртвая пустыня (рис. 43), и столь же однообразно проходит жизнь кочевника. Нет ни посева, ни жатвы, и потому кочевник не знает полной смысла радости, доставляемой драгоценными дарами земли, а превратности вечной кочевой жизни не позволяют ему пытливо вдумываться в чудеса звёздного неба. Вся жизнь проходит в борьбе за колодцы и пастбища; победителем из этой борьбы можно выйти только при тесном, полном единения племени и строгой военной организации членов его, с безпрекословным подчинением власти одного вождя. Семито–вавилонская пословица гласит: «мужчина — тень бога; раб — тень мужчины; а царь — подобие Бога». Неизвестно, насколько содействовала образованию религии семитов природа пустыни и жизнь в ней, а также объединение кочевых родов под властью одного вождя, но во всяком случае семиты–кочевники в Эль или Боге видели единого и единственного творца неба и земли; к Нему, как к «цели», обращали они свои взоры и сердца и простирали с мольбой руки, считая его владыкой вселенной, остающимся, в противоположность смертным, неизменным из рода в род. Это поистине возвышенное и строгое воззрение на бога человеческий ум скоро превратил в смутное и неясное. Как сумерийцы расчленили божество на отдельные проявления божественной силы и мудрости и забыли единый общий их первоисточник, так и семиты из единого Бога вселенной создали племенных и народных богов. Бога вселенной они низвели в тесные рамки своей бедной обособленной жизни, полной племенной розни и боевых утех, и, дав ему особое имя, взятое из своего языка, обратили в своего личного, специального бога, а себя — в народ и достояние его.

От такого партикуляристического воззрения на Бога не могли скоро и вполне освободиться даже великие пророки Израиля и Иудеи. Как араб не может понять, что его Аллах, — единый всемогущий творец вселенной, о котором проповедовал Магомет, есть тот же Иегова, единый всемогущий творец, поклонение которому сохранил в своём народе Моисей, так израильтяне со времени предков почитали единого Бога под именем Иеговы, моавитяне — под именем Хамоса, аммонитяне — под именем Молоха (Милькома), т. е. повелителя, но все они признавали существование отдельных племенных богов. Это подтверждает даже Ветхий Завет. Всем известно прекрасное место книги Руфь, где золовка Руфи Орфа, по желанию Ноемини, уходит обратно «к народу своему и к своим богам» (Руфь, I, 15), между тем как Руфь говорит своей свекрови «Народ твой будет моим народом, и твой Бог — моим Богом» (ст. 16). Так говорит простая народная вера, так же говорят историки и пророки, неоднократно называющие моавитян народом Хамоса (Числ XXI, 29; Иер. XLVIII, 46), как израиль — народом Иеговы. А так как мы не имеем никакого основания предполагать, что Хамос не почитался, как Иегова или всевышний Бог Мельхиседека (Бытие XIV, 18), единым творцом вселенной, или что нравственно–религиозная жизнь моавитян стояла на низшем уровне сравнительно с израильтянами, то название «мерзость» (3 Царств XI, 7), даваемое национальному Богу их и аммонитян, можно объяснить только проявлением политических страстей.