Вообще они препирались между собой все это время вплоть до того, пока не двинулись к дыре. Шутейно, конечно. А судя по заговорщическим взглядам, которые то и дело осторожно кидал в мою сторону Андрей, все это делалось ими исключительно ради того, чтобы как-то меня отвлечь.
Я, правда, не поддавался, храня суровое молчание, как и положено первому путешественнику во времени. Или были они до меня? Наверное, да, сам же цитировал Валерке. Ладно, тогда первому сознательному путешественнику. Тоже неплохо, поскольку, судя даже по Библии, первым в космос летал Енох, затем Илья-пророк и прочие, но первооткрывателем околоземного пространства все равно назвали Гагарина. О том, что я отправляюсь туда исключительно в своих личных, узкокорыстных целях,- умолчим. Это не главное.
Не знаю, что испытывал перед стартом космонавт номер один, но хрононавт номер один мандражировал. Нет, в принятом решении я не колебался ни минуты – нет мне без нее настоящей жизни и все. Краски блеклые, еда невкусная, и вообще я без нее с тоски помру. Но все равно потрясывало. Легонько эдак, ребята и не замечали, но самому чувствовалось. Это ж не шутка – бросить все полностью и уйти в никуда, причем почти с гарантией, что обратно возврата не будет. То есть найду я ее или нет, добьюсь своей цели или ничего у меня не выйдет, но билет в любом случае в одну сторону. По-моему, на подобное решится далеко не каждый экстремал, а я себя таковым никогда не считал.
Хотя я хуже. Я – влюбленный.
А тут еще пророчество не из приятных. Привязалась ко мне одна на автовокзале в Старице. Вроде на цыганку не похожа, да и говорила совсем иначе. А главное, хоть и туманно, но очень уж все совпадало с тем, что мне предстояло.
– Иногда рушатся грани меж временем – тем, что есть, и тем, что было, тем, что было, и тем, что будет. И горе тому, кто окажется вблизи от этих граней. Обломки остры, летят далеко, а ранят больно. Берегись Лайлат аль-Кадар – ночи предопределения.
– О чем это вы? – спросил я ее, но она криво усмехнулась:
– Ты и сам знаешь о чем.- А потом неожиданно и больно ткнула мне в правое бедро тонким, почти прозрачным в своей худобе указательным пальцем, метко угодив прямо в примотанный к ноге перстень,- Береги его, напои его, и тогда ты, может быть, сумеешь пройти по перекинутому над адом мосту Сирах, который тонкий, как волос, острый, как лезвие меча, и горячий, как пламя.
– Ты не пугай, я пуганый,- неловко буркнул я, не зная, как половчее от нее отделаться.
Она улыбнулась одними губами, такими же сухими и тонкими, как палец, и отрицательно покачала головой: