“Королевский гамбит! Майор Сарычев, а точнее, более умный разведчик Соколов, просто-напросто смахнул себе в карман все “шахматные” фигуры и отобрал доску”.
— Вас, герр оберст, интересует, почему проваливаются агенты, засылаемые в наш тыл? — голос майора едва долетал до слуха Штауберга, словно оберст находился в полузабытье. — Я выписал из картотеки Крафта их имена, пароли и явки. Вас интересует, герр оберст, почему Берлин так среагировал на уничтожение вами партизанского отряда? Отвечаю. Мы руками вашего однокашника гауптмана Крафта и его денщика навели вас на банду Пургайлиса, банду националистов… Вас интересует, кто проник в тайну гибели Отто Мюллера, которого вы с Крафтом зарезали этим самым кинжалом, в тайну стрельбища, Зеккеля, совещания, которое проходило в Вецаки?.. А теперь, герр оберст, у меня вопрос к вам. До каких пор вы будете испытывать терпение нашего народа? История дает вам возможность убедиться, что все ваши попытки тщетны. Сколько раз ваши армии терпели поражения. Они будут биты и сейчас — в этой войне, и всегда…
— Убрать! — опершись руками о стол, Штауберг подался всем корпусом вперед. Лицо его напоминало майору физиономию Мюллера на стрельбище:
— Вы пожалеете о своем рождении! Я заставлю вас пожалеть об этом!.. — Соколов спокойно выслушивал брань разбитого наголову врага. — В камеру его! В самую глухую. Я сам допрошу его, сам!
Абверовцы вскочили. Поднялся и Соколов. Услышав приказ оберста, в кабинет поспешно вошли офицеры, присутствовавшие в начале разговора оберста с разоблаченным русским разведчиком. И тогда майор Соколов сказал Штаубергу:
— Герр оберст, вы не учли даже и этого…
Последняя секунда истекла. Раздался взрыв. Здание дрогнуло. Со звоном посыпались на мощеный двор оконные стекла. Клуб дыма вырвался на улицу. Адъютант Штауберга забился в угол приемной, не решаясь переступить порог исковерканного кабинета.
На окраине одного из новых сибирских городов, в небольшом домике, с низко надвинутой, будто шапка, железной крышей готовились к традиционному торжеству. Сам хозяин в белой вышитой рубашке с расстегнутым воротом, как именинник, расхаживал по двору-садику.
Под пышной яблоней, покрытой цветами, были расставлены столы. Из дверей застекленной веранды растекались аппетитные запахи праздничных яств, и время от времени звучал певучий грудной голос:
— Дема, посмотри, не идут ли? У меня жаркое перепреет.
Демьян выходил за ворота, садился на скамейку и, раскланиваясь со знакомыми, нетерпеливо посматривал то направо, то налево. В одиночестве не сиделось. Демьяна так и подмывало остановить первого прохожего и рассказать ему о друзьях, которые, по заведенному со Дня Победы обычаю, девятого мая собираются за праздничным столом все вместе, что в этом году “собрание ветеранов” состоится у него, мастера мартеновского цеха металлургического завода Демьяна Терентьевича Федотова.