Не могу сказать, что она выглядела так уж сногсшибательно. Или мне в тот момент так показалось? Не знаю. Но Силь, во всяком случае, красивее, хотя бы потому, что старше.
Изящные, по-детски немного пухлые губы. Нижняя чуть прикушена — видимо, от усердия. Опять же совсем по-детски вздернутый носик… и большие зеленые глаза, в глубине которых рождались и гасли золотые блики от фонаря. Веки покраснели от недавних рыданий, по щекам все еще тянутся подсыхающие дорожки от слез. Но испуга или страха во взгляде уже нет. Может быть, настороженность, опаска… и немного сострадания. Вниз к шее спускалась маленькая, тщательно заплетенная косичка. А вот стриженные под мальчишку короткие черные волосы совсем ей не шли, даже несмотря на задорную челку, которая то и дело падала на глаза. Впрочем, сейчас многие девчонки так ходят — длинные пряди под шлем не спрячешь.
— Ты что, — нахмурилась она, — тоже антипсимит? Ненавидишь псиоников?
Мне стало стыдно. Она хотела помочь, отблагодарить хоть как-то, а я тут со своими суевериями. Нехорошо, брат Андреналин.
— Нет, что ты! Очень даже за.
Она улыбнулась краешком губ.
— Спасибо… э-э… как тебя зовут?
— Акира, — несмело ответила она. — По-вашему можно просто Кира.
— Спасибо тебе, Акира.
Она несмело провела рукой над раной. Я повернул голову — края разреза затянулись, блестя свежей, розоватой кожей. Кровь вокруг высохла, лишь немного сочилась сукровица. Зудело страшно, как от вжиковых личинок, но боли по-прежнему не было.
— Ух! Да ты настоящий лекарь!
Кира опустила глаза. Смутилась:
— Спасибо. Как ты себя чувствуешь?
— Чешется, — я подмигнул. Про то, что бедро горит огнем и пульсирует в такт ударам сердца, лучше не говорить. Пулю без скальпеля не вытащить.
— Понимаешь… — она вдруг начала как будто оправдываться передо мной, — я необученная. Ничего почти не умею. По большому счету, сегодня в первый раз лечила по-настоящему.
— Ну и молодец. У тебя получилось.
Я коснулся рукой заживающей раны — нет ни боли, ни жара, как это всегда бывает, если зашивать.
— Да нет же! — Кира даже вскочила на ноги. Казалось, она была страшно раздосадована. — Ты не понимаешь! Я израсходовала весь резерв. Мне теперь нечем лечить это.
И показала на мою набухшую от крови штанину и черную запекшуюся дырку пулевого отверстия.
— Тебе же больно! — Кира закрыла лицо руками и явно собралась заплакать.
Сколько же ей? Семнадцать, может, восемнадцать, вряд ли больше. Какого черта она поперлась в Оазис с караваном?
Как там любила поворчать мама Коуди? «Мальчишки сейчас рано взрослеют…»
А девчонки?