— Докажи! — внезапно заинтересовался моими проблемами товарищ А.
— Приведу аналогию, — я еще не забыл, что с товарищем А. следует вести беседу как с буддистским монахом, то есть выражать свои мысли и желания с помощью притч и иносказаний, почему-то так до него доходит лучше. — Так вот, товарищ А., представьте себе медицинского работника, который должен вылечить ответственного работника ЦК, но не имеет ни малейшего представления не только о заболевании, поразившего больного, но даже и о симптомах оного. Как прикажите ему справиться с порученным заданием?
— Качественно и в срок!
Я на секунду растерялся. Нельзя не отметить, что комментарии товарища А. порою бывают на удивление удачными. В свое время я любил блеснуть цитатами из товарища А. перед не привычными к подобному сленгу профессорами из Университета.
— Это, конечно, — опять поймав нить рассуждений, продолжил я. — Но какое лекарство следует прописать пациенту? На какие симптомы ориентироваться?
— К чему ты клонишь, Григорий?
— Как я могу разработать средство для достижения бессмертия ответственных работников, не общаясь с ними?
— Понял. Разумно. С этим не будет проблем. Кстати, ты оказываешь мне своим предложением огромную услугу. Знаешь ли ты, Григорий, как много желающих записывается у меня в очередь, чтобы поговорить с тобой?
— Нет.
— И не сосчитать!
Я еще долго сидел, держа в руке телефонную трубку и вслушиваясь в короткие гудки, и пытался понять, правильно ли я поступил, опять связываясь с этими людьми? Конечно, я подвергаю себя опасности. Кто знает, что придет им в голову? Но, с другой стороны, беседы с кремлевскими завсегдатаями значительно облегчат мои усилия по созданию видимости бурной работы. Мне достаточно будет всего лишь записывать наиболее изощренные изречения заинтересованных лиц, чтобы прослыть блестящим и незаменимым специалистом. Ничто так не привлекает к исследователю, как скрупулезный учет им чаяний и пожеланий высокопоставленных клиентов.
И еще. Может быть самое главное. Я настолько привык к своеобразной атмосфере кремлевских коридоров, где моя склонность к иронии получала полнейшее удовлетворение, что, оказавшись без этой подпитки, я стал чахнуть. Как марафетчик без марафета. Что там ни говори, а привычка к ежечасному зубоскальству в чем-то сродни наркотику.
*
И вот в четверг меня посетил первый посланец товарища А., им оказался давний мой хороший знакомец — Александр Иванович Букашко собственной персоной. Мы расцеловались. Сам не пойму, почему так обрадовался появлению этого человека. За недолгие месяцы общения я самым удивительным образом привык к его коренастой фигуре, не слишком выразительному лицу, простодушной улыбке. Вся моя душа изнывала от жалости к нему. Наверное, в этом и было дело. Простодушие Александра Ивановича обладало удивительным свойством непротивления и природной готовности беспрекословно исполнять любой, самый изощренный в своей бессмыслице приказ начальства. Он был идеальным «стрелочником», на которого можно было совершенно безнаказанно сваливать ответственность за любые деяния. И не важно при этом, действительно ли он имел отношение к ним или нет.