Штерн следил за Семеном, и на его лице не отражалось ровным счетом ничего, будто он от нечего делать рассматривал кирпичную стену.
— Ты молчишь и слушаешь… Это хорошо, — задумчиво сказал Штерн, — некоторые, попав сюда, начинают вести себя, как на обычной зоне, и я сразу убиваю их. Такие мне не нужны.
— Вы их сами убиваете? — спросил Семен, чтобы хоть что-нибудь сказать.
Он слушал странного начальника колонии и понимал все меньше и меньше.
— Не всегда. Это может сделать любой из моих подчиненных. И даже если он ошибется, ничего страшного в этом не будет. Помнишь такое выражение — человеческий материал? Вот вы все для меня и есть тот самый человеческий материал, из которого… Ладно, об этом потом. Запомни: ты — раб! Ты не имеешь никаких прав гражданина, никаких прав заключенного, вообще ни-ка-ких! Ты оказался здесь просто потому, что нам нужны сильные и безжалостные люди. Страшные люди. Но знай, что я страшнее всех вас вместе взятых.
Штерн засмеялся:
— Здесь нет ни паханов, ни шестерок, ни петухов — ничего из того, что имеется на любой поганой зоне, — по лицу Штерна скользнула гримаса брезгливости.
— Это ж моя первая судимость, первый срок, и сразу — пожизненный. Так что никакого особого криминального опыта у меня нет.
Штерн заглянул в лежавшую перед ним бумагу и усмехнулся:
— Однако четырнадцать убийств!.. И вроде не маньяк…
— Да, я не псих, — подтвердил Семен, — вы сказали, что вам нужны… страшные люди. Это что — я, значит, страшный?
— Немножко, — кивнул Штерн, — но, конечно, не для меня. А вот как раз я и сделаю из тебя по-настоящему страшного.
— А кому это вам нужны эти страшные люди?
— Потом узнаешь.
Штерн положил перед собой огромные заросшие рыжим волосом руки и сказал:
— Барак восемь, койка семнадцать. И помни: здесь не зона, и любые уголовные телодвижения приводят к смерти. Мне тут урки не нужны. Понял?
— Понял, — ответил Семен и встал.
— Присядь, — приказал Штерн, — я еще не закончил.
Семен сел.
— Чем меньше ты будешь разговаривать с другими курсантами, тем лучше для тебя самого.
Услышав слово «курсант», Семен удивленно поднял брови.
Штерн, заметив это, усмехнулся и сказал:
— Я же сказал тебе, что зеков здесь нет. Все, что нужно, ты узнаешь у других, но в одном я могу тебя заверить сразу. Придет время, и ты пожалеешь о том, что не сидишь свой вечный срок в вонючей камере. Здесь — свежий воздух, небо над головой… Но скоро оно покажется тебе меньше, чем с овчинку. Помни, что ты принадлежишь мне. И единственная свобода, которая у тебя есть, — повеситься на любой перекладине. Никто и слова не скажет. Можно даже на вечернем построении. Перед строем. Я не буду возражать.