Говорят, бывает отклонение – страшно редко, один на миллион, – когда человек не чувствует боли. Не такой ли редкий сдвиг выпал и железнорукому Рональду? Не обошла ли его судьба, не забыла ли при рождении наказать тем, чем наказала – кого больше, кого меньше, но всех нас, всех нормальных, – мучениями скуки? Но если так, то что это – дар или уродство? Если тебе ничто не приедается – ни твоя улица, ни работа, ни вид из окна, ни голос жены, ни пластинки на полках, если ты можешь до скончания века продолжать любить ту же улицу, ту же работу, ту же жену, ту же музыку – разве это не благословение? Так чего же они все хотели от добродушного силача, почему издевались, почему не могли принять таким, каков он есть? О, эти ненасытные свергатели дальних правительств, о, сочинители нового, о, изобретатели водоплавающих свадеб и диковинных страховок! Не зависть ли вас гложет? Не за то ли вы гоните от себя несчастного, что он не боится повторений, что способен радоваться и стомиллионной – солнцезеленой, белопенной, гладко разрезанной надвое волне, а вас – проклятых, ненасытных – начинает мутить уже от десятой?
– Я все время пытаюсь представить тот момент, когда мы отыщем Голду в Перевернутой стране, – сказал Рональд. – Не могу вам передать, что значит для меня наша экспедиция. Все три года, что мы жили вместе, меня не оставляло беспокойство за нее. Я чувствовал, что не могу дать ей того, что ей было нужно. Чего именно? До сих пор не знаю. Она меня загоняла в угол своими «Почему?». И часто я вынужден был отвечать: «Потому что так уж устроено на нашем шарике». Так вот однажды она мне сказала на это: «А другого шарика у вас нет?»
– Голда всегда о вас говорила очень тепло, – сказал Антон. – Чаще осуждала мать. Горевала, когда вы расстались. Все пыталась упражняться, сохранять тот режим, к которому вы их приучили. Она говорила, что устать до смерти – это лучший способ забыть о себе. Почему-то это было ей важно – научиться забывать о себе. Но не получалось. Ей нужен был тренер. Который гнал бы ее, и гнал, и гнал. Сама себя – она не могла.
– Золотая девочка. Вы правду говорите? Она на меня не держала обид?
– Поминала только добром. Говорила, что вам нужно поскорее завести своих детей. Удивлялась, что вы все не женитесь.
– Да? Я и сам удивлялся. Как-то все откладывал. А сказать по правде – боялся. Наши законы всегда на стороне женщин. У отцов нет никаких прав. В случае развода ребенка всегда отдадут матери. Если я так привязался к вашим детям, что бы со мной было, если бы у меня отнимали моих? Страшно подумать. Жениться и заводить детей в наши дни могут только бесчувственные болваны.