Жизнь делилась на две неравные части. В одной все было ясно, покойно, неизменно, немного скучно, никогда не страшно – она называлась Прошлое. В другой все было тревожно, зыбко, переменчиво, напряженно, населено неведомыми опасностями, мечтами, призраками. И там, как в густой чаще, обитал он – главный враг. С какого-то момента детства Антон стал мысленно называть его словом, подхваченным из русских сказок: Горемыкал. Горемыкал был черным, длинным, быстрым, безликим, с переливчато извивающимся телом, с крокодильими зубами, с осьминоговыми щупальцами, с парой горячих белых глаз. Он нападал бесшумно, безжалостно и упивался причиняемыми страданиями. Он был страшнее всего на свете. Вернее, он и был само воплощение Ужаса. Тонкая ниточка стремительно несущегося «сейчас», отделявшая одну часть жизни от другой, не могла защитить от него. Наоборот, она-то и была той уязвимой границей, через которую ужасный Горемыкал совершал свои набеги.
Но постепенно страх Антона перед Горемыкалом начал перерастать в ненависть. Он стал замечать, что Горемыкала иногда удается перехитрить, обмануть, вовремя заметить и увернуться. Он стал бороться с ним сколько хватало силенок. Он нашел дорогу в школу, которая была вдвое длиннее, но шла по лучше освещенным улицам, куда хулиганы, посылаемые Горемыкалом, не решались появляться. Он придумывал все новые потайные места в одежде, обуви и ранце, куда можно было прятать попадавшие ему в руки деньги: четвертаки – в обшлаг, пятицентовики – в козырек кепки, долларовые бумажки – в носок, под пятку. Он также научился бросать соль через плечо, не переступать через порог левой ногой, стучать по дереву, плевать вслед проехавшей похоронной машине, выдергивать волос из макушки на загаданное желание.
Теперь он с большим интересом всматривался в Прошлое, изучал былые козни Горемыкала, пытался предугадать его следующие прыжки. В одном фильме про Дикий Запад он увидел, как ковбой в салуне не повернув головы, а глядя прямо перед собой в большое зеркало на стене, выстрелил в своего врага, приближавшегося к нему сзади. С тех пор он иногда воображал себя таким ковбоем, всматривающимся в зеркало прошлого и стреляющим, стреляющим в скользящего за его спиной Горемыкала.
Он даже не мог бы вспомнить, в какой момент или в каком возрасте он выбрал свою будущую профессию. Она была таким естественным продолжением его детской войны. Разве мог он заняться чем-то другим? В ней всегда оставалось для него что-то важнее денег, карьеры, успеха. Люди, приходившие к нему в контору, не были просто клиентами, которым требовалось всучить страховку подороже. Нет – все они были жертвами страшного Горемыкала, этой многоголовой гидры, и только Антон знал, как спасти их, укрыть и оградить. Мистическое чудище отступало, пятилось перед ним – перед мужчиной, воином. Но У него не было ни одного близкого человека, которому он мог бы рассказать о настоящем, глубинном смысле своих побед.