– Ты безграмотный дикарь! Невежда! – кричала жена-1. – Безмозглый и пошлый ревнивец! Неужели ты думаешь, что я могла бы просить тебя о разрешении лечь в постель с чужим мужчиной? Неужели ты никогда не слышал про искусственное осеменение?
Он слышал. Он читал. Он пытался себе представить, как это происходит. Их поместят в соседние палаты. Или даже кабинки. Путь сперматозоидов через бездну комнатного космоса должен быть сокращен до предела. Мистеру Моррисону дадут почитать журнал с картинками. Наверное, довольно зачитанный, с загнутыми углами. Или они достаточно богаты, чтобы позволить себе иметь полную подписку? Наверное, там есть целая книжная полка с эротикой на любой вкус. Антон однажды видел на стенде газетного киоска рядом три конкурирующих журнала: для любителей крошечных – с грецкий орех – грудей, для любителей гигантских, тыквоподобных, и для поклонников отвислых, болтающихся, как кабачки на забора Наверно, у каждого журнала были свои подписчики. Пациенты бывают такие разные. Клиника должна быть готова удовлетворить любые запросы. Может быть, даже есть медсестра, обученная делать стриптиз?
Жена-1 больше не настаивала, не просила, не жаловалась. Она просто начала тихо угасать. Часами сидела у письменного стола, подперев виски кулаками, уставясь в студенческую работу, раскрытую на одной и той же странице. «Базаров обладал сильным характером и время от времени хотел обладать Одинцовой…» Или лежала спиной к разоренной комнате, отданной во власть торжествующим вещам. Моррисоны почти не показывались. По вечерам Антон забирал у них детей и вез ужинать в пиццерию с огромными механическими куклами, игравшими на гитарах, приплясывавшими, поздравлявшими гостей с днем рождения, раздававшими призы, обнимавшими смельчаков, просившими заходить снова и снова. Дети умоляли его разрешить им остаться ночевать здесь, с этими замечательными меховыми плясунами, не везти домой, к матери, которая разучилась разговаривать, улыбаться, летать.
Немудрено, что он так ухватился тогда за эту поездку. Фирме нужно было послать кого-то в техасское отделение. «Но это ведь на четыре недели. Вы уверены, что не запроситесь через неделю обратно? У вас ведь семья, дети…» Он был уверен. Он рвался прочь из дома. Перед отъездом он сказал жене-1:
– У тебя есть месяц. Решай сама. Но я ничего не хочу знать. Не могу я этого захотеть – хоть ты меня режь.
На десятый день жизни в Хьюстоне он напился. Бар был украшен портретами автогонщиков, вынутых из кабин, их шатало на земле от недостатка скорости, и все посетители у стойки дружно, как на параде, поворачивали головы к телевизору, когда с экрана доносился очередной рев стадиона. Потом он брел по ночным улицам и нес в руке зажженную зажигалку, потому что девушки в коротких кожаных юбках просили у него прикурить чуть не на каждом углу. Потом он сидел на кровати в своем номере, и одна из девушек торопливо раздевалась в углу – видимо, ей казалось, что он вот-вот заснет, а он был ничуть, ни в одном глазу, только ему хотелось прочесть название ее книжки, он и выбрал ее за то, что у нее была книжка в руках, ко она вдруг открыла книжку, которая оказалась коробкой, и вытряхнула из нее на столик кучу предохранительных причиндалов, свернула полученные деньги в рулончик и спрятала их в пластмассовую статуэтку третьего-лишнего, и пошла к нему, неся на растопыренных пальцах резиновый чехольчик – его всегда поражало, насколько мал этот выступ на конце, – неужели они думают, что там достаточно места для всех его молодцов? – но в этот раз ни выступ, ни сам чехольчик не понадобились, потому что третий-лишний не проявлял ни малейшего интереса, как они его ни уговаривали вдвоем, он только мотал головой на мягкой шее и рвался без разрешения исполнять другие свои функции, которые в этот момент казались ему не в пример более важными. Девушка оделась и ушла с гордым и обиженным видом, а неопытный Антон не знал, имеет ли он право попросить назад часть своих денег в такой ситуации.