– Нонночка, ты и не отвечай мне сейчас, – умоляюще произнесла тетя Таня, делая шаг вперед. – Это слишком серьезно. Ты разберись во всем трезво. Подумай. У нас еще есть время.
Она поспешно вышла из комнаты. В нерешительности постояла в прихожей. Потом захлопнулась входная дверь, заскрипели ворота гаража, и вскоре зашуршала колесами по асфальту отъезжающая машина.
Нонна недвижимо сидела в кресле, облокотившись на низкий столик и обхватив руками голову. Она даже ни о чем, совершенно ни о чем не думала. Просто после слов тети Тани ее охватил такой страх, какого она еще никогда не испытывала. Ледяными стали руки и ноги, незнакомо стучало и замирало сердце. Потом она очнулась. Зажгла сигарету. Увидела на спинке дивана свою шерстяную кофточку и завернулась в нее, чтобы согреться.
«Слушай, девочка, оставайся здесь, – вновь услышала она слова тети Тани. – Ты будешь богата. Ты можешь выйти замуж за Курта. Вряд ли такой жених еще когда-нибудь попадется тебе…»
И вдруг Нонне стало смешно. Она засмеялась сначала тихонько, потом громче и громче. Она хотела сдержать смех, но не смогла. А потом он перешел в рыдание. Она поняла, что это истерика, вскочила, выбежала в ванную, открыла шкафчик с лекарствами… Но названия были ей непонятны.
Она пошла в свою комнату, легла на диван, укрылась пледом. Постепенно она согрелась и успокоилась, закрыла глаза и представила себя в том положении, которое рисовала ей тетя Таня.
…Такая же вилла под Мюнхеном. Возле нее маленький сад. Гараж, в котором стоит роскошный светло-шоколадный мерседес. Курт – ее муж. Он выдает ей 6 марок в день на продукты. Она экономит каждый пфенниг, покупает полуфабрикаты. Готовит завтрак, обед и ужин. Моет посуду и стирает белье в больших круглых машинах, стоящих на кухне. Муж даже не может по-русски объясниться в любви.
Она прекрасно одета, потому что тряпки в Мюнхене дешевы, ими завалены магазины.
Заниматься любимым делом невозможно. Нет времени. Да и зачем Мюнхену русская актриса?
Ни одной близкой души вокруг. Тетя Таня? Она уже давно не русская. Вот разве тот эмигрант… Она ездит в ресторан «Романов», слушает допотопную музыку, смотрит, как плачут русские эмигранты, и плачет сама по родной земле, которую от Бреста до Владивостока не проедешь поездом и в десять суток! Плачет о Москве, о сцене… об Алеше, о загубленной своей жизни.
Нонна опять засмеялась, но уже обычным смехом. Она совершенно успокоилась и теперь даже удивлялась своему недавнему волнению.
– Дураки! Ох какие же дураки! – вслух сказала она, потягиваясь и сбрасывая плед. Этим словом она наградила и Курта и тетю Таню.