Ее сердце забилось быстрее.
— Ты повторяешься.
— Да, потому что ты не слушаешь меня, - сказал я слишком напряженно. — Я все еще надеюсь, что ты поверишь в это. Если бы ты была разумной, то избегала бы меня.
Ах, а позволю ли я ей это, если она попытается?
— Кажется, у тебя уже сложилось мнение относительно моих интеллектуальных способностей.
Я не совсем был уверен в том, что она имена в виду, но я улыбнулся в знак извинения, гадая, чем же я ее обидел.
— Итак, - медленно начала она, - пока я остаюсь…неразумной, то мы будем друзьями?
— Верно.
Она посмотрела вниз, уставившись на бутылку лимонада, которая была у нее в руках.
Старое любопытство раздирало меня.
— О чем ты думаешь? – спросил я – это была попытка заполнить тишину словами.
Она наткнулась на мой пристальный взгляд, и ее дыхание участилось, в то время как к щекам прилила кровь. Я вдохнул, пробуя этот воздух.
— Я пытаюсь выяснить, кто же ты.
Я продолжал улыбаться, не позволяя моим страхам отразиться на лице, чувствуя, как паника скручивает все мое тело.
Конечно, ей это было интересно. Она не была глупа. Я и не надеялся, что она не заметит того, что так очевидно.
— Ну и как успехи? – спросил я так мягко, как смог.
— Не очень, - призналась она.
Я сдавленно засмеялся, пораженный догадкой.
— Есть же какие-то теории?
Они не могли быть хуже правды, независимо от того, к чему она пришла.
Ее щеки стали ярко-красными, но она ничего не сказала. Я чувствовал тепло ее крови в воздухе.
Я попытался использовать самый убедительный голос. На нормальных людей он действовал хорошо.
— Не поделишься со мной? – ободряюще улыбнулся я.
— Слишком неловко, - покачала она головой.
Уф. Незнание хуже всего прочего. Почему ее предположения смущают ее? Я не мог не выяснить этого.
— Ты знаешь, это реально обескураживает.
Моя жалоба что-то шевельнула в ней. Ее глаза сверкали, а слова звучали быстрее, чем обычно.
— Нет, я не могу представить, почему это должно обескураживать – из-за нежелания некоторых говорить то, что они на самом деле думают? Даже если кое-кто постоянно делает еле заметные намеки, роняет таинственные замечания, от которых потом не спится по ночам, разве это можно назвать обескураживающим?
Я хмуро посмотрел на нее, неожиданно осознав, что она была права. Я не был откровенен.
— Или лучше, — продолжала она, — когда человек совершает необъяснимые поступки: в один день спасает тебе жизнь при чрезвычайно странных обстоятельствах, а в другой вроде как и знать тебя не знает и не желает ничего объяснять, хотя обещал, — все это абсолютно нормально.
Это была самая длинная речь, которую я когда-либо от нее слышал. И это было ее новым качеством, которое я добавил в свой лист.