Рождение Темного Меча (Уэйс, Хикмэн) - страница 2

— И потому мы стоим здесь, вздыхаем и безропотно позволяем уничтожать себя! — с горечью прервал его речь молодой.

— Нет!

Старик сильнее сжал руку спутника.

— Нет! — повторил он, и в голосе его прозвучало нечто такое, от чего молодого человека пронзил трепет надежды, смешанный с дрожью страха. Он взглянул на старика.

— Нет, мы не бездействуем! Я много размышлял об этом, взвешивал возможную опасность, обдумывал варианты и теперь пришел к окончательному решению. Я вижу, что у нас не осталось иного выбора. Нам нужно уходить.

— Уходить? — изумленно переспросил молодой. — Но куда же нам идти? Безопасных мест не осталось. Наши братья говорят, что повсюду под этим солнцем творится то же самое...

В этот самый миг, словно привлеченное его словами, из-за серых туч показалось солнце. Но даже от обугленных останков исходило больше тепла, чем от этого съежившегося шара, льющего свой блеклый свет с зимнего неба.

Старик взглянул на солнце и мрачно усмехнулся.

— Повсюду под этим солнцем? Да, это верно.

— Но тогда...

— Есть и другие солнца, мальчик мой, — задумчиво произнес старик, глядя на небо и поглаживая вырезанные на посохе символы. — Другие солнца...


КНИГА ПЕРВАЯ


ПРОРОЧЕСТВО

После торжественной церемонии, на которой епископу королевства Тимхаллан была вручена митра, символизирующая его статус духовного главы, первое его официальное действие на высоком посту было произведено втайне, и не видел этого никто — даже тот, кого епископ именовал Правителем.

Действуя согласно указаниям, полученным от Дуук-тсарит, епископ удалился в свои покои и там привел в действие заклинание, отгородившее его от всего мира. Затем он впустил к себе одного-единственного человека — чародея, главу внушающего трепет ордена Дуук-тсарит; тот принес его святейшеству шкатулку из чистого золота, созданную алхимиками. На шкатулке лежало столько охранных и защитных заклинаний, что открыть ее, сохранив содержимое в целости и сохранности, мог только сам чародей. Оказалось, что это содержимое — старый лист пергамента, исписанный от руки. Чародей осторожно, благоговейно положил этот лист перед заинтригованным епископом.

Епископ взял документ в руки и принялся внимательно его изучать. На пергаменте, явно многовековом, виднелись пятна, напоминавшие следы слез, и хотя чувствовалось, что документ принадлежит перу опытного писца, почерк был до крайности неразборчив.

По мере того как епископ продвигался в своих попытках расшифровать это послание, озадаченность на его лице все явственнее сменялась потрясением и ужасом. Он то и дело отрывался от пергамента и смотрел на главу Дуук-тсарит, словно спрашивая у чародея, знает ли тот, о чем здесь написано и правда ли это. Глава ордена просто кивал; члены Дуук-тсарит вообще не отличались разговорчивостью. Удостоверившись, что епископ осознал содержание документа, чародей взмахнул рукой, и пергамент, выскользнув из рук епископа, вернулся в шкатулку. Затем Дуук-тсарит удалился, а епископ остался в одиночестве, пребывая в смятении, и слова документа словно огнем горели в его сознании.