Обернувшись к мужчине, — его лицо оставалось в тени, но судя по росту это был мистер Морбид, — Амалия Казимировна сказала на безупречном английском (шпионка, наверняка шпионка!):
— Так это наверняка он?
— Да, мэм. Ни малейших сомнений.
— Откуда такая уверенность? Вы что, его видели?
— Нет, мэм. Сегодня там дежурил Франц. Он доложил, что мальчишка прибыл в седьмом часу. Описание совпало в точности, вы даже про усы угадали.
Бежецкая звонко рассмеялась.
— Однако нельзя его недооценивать, Джон. Мальчик из породы счастливчиков, а я этот тип людей хорошо знаю — они непредсказуемы и очень опасны.
У Эраста Петровича екнуло под ложечкой. Уж не о нем ли речь? Да нет, не может быть.
— Пустяки, мэм. Вам стоит только распорядиться… Съездим с Францем, и покончим разом. Номер пятнадцать, второй этаж.
Так и есть! Как раз в пятнадцатом номере, на третьем этаже (по-английски втором), Эраст Петрович и остановился. Но как узнали?! Откуда?! Фандорин рывком, невзирая на боль, оторвал свои постыдные, бесполезные усы.
Амалия Казимировна, или как там ее звали на самом деле, нахмурилась, в голосе зазвучал металл:
— Не сметь! Сама виновата, сама и исправлю свою ошибку. Один раз в жизни доверилась мужчине… Меня удивляет только, почему из посольства нам не дали знать о его приезде?
Фандорин весь обратился в слух. Так у них свои люди в русском посольстве! Ну и ну! А Иван Францевич еще сомневался! Скажи, кто, скажи!
Однако Бежецкая заговорила о другом:
— Письма есть?
— Сегодня целых три, мэм. — И дворецкий с поклоном передал конверты.
— Хорошо, Джон, можете идти спать. Сегодня вы мне больше не понадобитесь. — Она подавила зевок.
Когда за мистером Морбидом закрылась дверь, Амалия Казимировна небрежно бросила письма на бюро, а сама подошла к окну. Фандорин отпрянул за выступ, сердце у него бешено колотилось. Невидяще глядя огромными глазами в моросящую тьму, Бежецкая (если б не стекло, до нее можно было бы дотронуться рукой) задумчиво пробормотала по-русски:
— Вот скучища-то, прости Господи. Сиди тут, кисни…
Затем она повела себя очень странно: подошла к игривому настенному бра в виде Амура и нажала малолетнему богу любви пальцем на бронзовый пупок. Висевшая рядом гравюра (кажется, что-то охотничье) бесшумно отъехала в сторону, обнажив медную дверцу с круглой ручкой. Бежецкая выпростала из воздушного рукава тонкую голую руку, повертела рукоятку туда-сюда, и дверца, мелодично тренькнув, открылась. Эраст Петрович прижался носом к стеклу, боясь пропустить самое важное.
Амалия Казимировна, как никогда похожая на царицу египетскую, грациозно потянулась, достала что-то из сейфа и обернулась. В руках у нее был синий бархатный портфель.