— По сценарию Ветлугиной? — уточнил Турецкий. Асиновский кивнул.
— Тогда придется все-таки ознакомиться с вашими шагами,— стараясь подражать витиеватой речи директора-распорядителя, ответил Турецкий. — Ведь, если не ошибаюсь, вы хотите сказать, что Ветлугина вам мешала не настолько, чтобы вы решились ее убрать.— Турецкий внутpeнне поморщился — все-таки закончил как-то слишком прямолинейно. Не получалось у него говорить обо всем обиняками. — Так что выкладывайте, Константин Андреевич.
Асиновский встал и начал прохаживаться по кабинету, по-прежнему сплетая и расплетая пальцы. Затем, по-видимому приняв какое-то решение, он на миг остановился, подошел к стоявшему у стены кожаному дивану и сел, положив ногу на ногу.
— Дело в том, Александр Борисович, — сказал Асиновский, — что я прожил долгую жизнь и на телевидении появился куда раньше, чем Елена Николаевна. И кое-что давно понял — например, что никогда нельзя идти напролом. Как, увы, наша Алена предпочитала делать:
Коль любить, так без рассудку,
Коль грозить, так не на шутку,
Коль простить, так всей душой,
Коли пир, так пир горой!
— Он улыбнулся. — Чисто русский характер. Причем, знаете, не в личной жизни, что было бы понятно, а в делах. Когда дело касалось работы, ситуации на канале, вот тут Алена становилась прямо настоящей валькирией.
Турецкий напряг память и припомнил, что валькирии были, кажется, вовсе не русскими, но промолчал, дав Асиновскому возможность дальше демонстрировать свое красноречие.
— А ведь жизнь, опыт — они подсказывают нам, что, если не получается прямо, обойди стороной, придумай обходной маневр, сообрази. Да разве я удержался бы на телевидении, разве достиг бы того, чем я являюсь, если бы все время бился лбом о стену? — Асиновский развел руками.
— Но Алена Ветлугина, насколько я понимаю, добилась всего на телевидении и стала тем, чем она стала, именно потому, что шла напролом и билась лбом о стену, — заметил Турецкий, а про себя добавил: «И поднялась значительно выше». И тут же подумал: «Где сейчас Ветлугина?..»
— Ну, — снова развел руками Асиновский, — мы говорим о совершенно разных вещах. Как бы там ни было, — продолжал он, — в споре со мной она не могла выиграть. Просто не могла. Она шла напролом, а я искал обходные пути. Вот она постановила, что я не имею права участвовать в приватизации канала. Почему? Она боялась, что я, получив даже незначительное количество акций, буду активно участвовать в управлении каналом. Соображение совершенно верное. Ибо даже держатель одной-единственной акции имеет право приходить на собрание акционеров и выступать там. А у меня была бы не одна, это вы понимаете.