— Итак, мы возвращаемся в Гринвич, если не ошибаюсь? А потом?
Погруженная в свои размышления, она не сразу ощутила или не поняла его раздражения и немного растерянно ответила:
— Да… да, в Гринвич. Конечно… По правде говоря, не знаю, что делать… Детей хочу отправить в Холборн к матери, но перед этим должна… обязана помочь принцессе выбраться из дворца.
Поднявшись со скамьи, она поставила на стол кружку с молоком и повернулась к Оуэну, продолжая говорить.
— Вы знаете не хуже меня, что Нортумберленд держит принцессу почти как узницу. Он настраивает против нее Эдуарда, и она с минуты на минуту ждет, что под любым предлогом ее арестуют и отправят в Тауэр. Герцог добьется от больного короля разрешения на что угодно… Я подумала, Оуэн… — Она впервые за долгое время посмотрела ему прямо в глаза. В глаза человека, который вдруг, против ее воли, стал казаться ей чужим. — Я подумала, — повторила она, — что мне… нам… необходима ваша помощь… Опять…
Она стояла с бессильно опущенными руками, не отводя от него глаз. Он молчал. Она заговорила первая, голос ее обрел твердость.
— Если, как вы утверждали раньше, ваше правительство на стороне принцессы, вы не можете отказать ей в помощи. Не должны.
Это прозвучало как вызов, как проверка истинности его слов, сказанных некоторое время назад. Совсем недавно.
Оуэн не ответил на вызов. Возможно, не ощутил его. То, что она услышала, было ответом.
— Вам не нужно заниматься устройством детей, Пен. Вы сойдете в Гринвиче, а я доставлю их в Холборн к вашей матери. Потом обсудим положение принцессы Марии.
— Нет! — непроизвольно вырвалось у Пен. — Вы не сделаете этого! Я не хочу…
Как она может доверить своего чудом найденного ребенка человеку, бросившему собственных детей?
— Почему нет? — спокойно спросил он. — Вы не верите, что я довезу их туда?
Она поспешно попыталась объяснить:
— Теперь, когда я нашла свое дитя, я не хочу сразу же расстаться с ним.
Она видела, он не принимает ее слова за чистую монету и оскорблен, хотя не показывает этого.
Отвернувшись от нее, он крикнул гребцам:
— Мы плывем в Гринвич!
— Слушаем, милорд.
И лодка, выплывшая на середину реки, повернула в нужном направлении.
Приняв прежнюю позу возле стола, Оуэн произнес всего одно слово:
— Объясните!
Пен вернулась к скамье, где сидели дети.
— Я думаю, вы поняли, — сказала она оттуда. — Я узнала… да… О том, что ваша жена… дети…
— Это не должно вас касаться.
Презрительные нотки в его голосе поразили ее. Выглядело так, будто он… он уличал ее в чем‑то недостойном. Вместо того чтобы защищаться, оправдываться, отрицать то, в чем его, по словам Робина, обвиняли многие, чуть ли не весь высший свет Франции, он стал в позу обвинителя.