Тахмаси Кули-хан ужинал с одним из своих любимцев. Ему подали блюдо с какими-то новыми овощами. "Нет ничего лучше и здоровее этого блюда", — сказал государь. "Нет ничего лучше и здоровее", — сказал царедворец. После обеда Кули-хан почувствовал себя плохо и не мог уснуть. "Нет ничего, — сказал он, встав утром, — хуже и вреднее этих овощей". "Нет ничего хуже и вреднее", — сказал царедворец. "Но ведь вчера ты не думал этого, — заметил государь. — Что заставило тебя изменить свой взгляд?" "Испытываемое мною уважение и страх, — возразил любимец. — Я могу безнаказанно хулить это блюдо: я — раб твоего высочества, но не раб этих овощей".
Будучи уличен во лживости своих высказываний, царедворец ловко выходит из положения. Нарочитая демонстрация страха перед повелителем является защитной манипуляцией царедворца: подчеркивая, что безопасность его целиком зависит от расположения государя, он тем самым подыгрывает его самодовольству и упоению властью.
Как иногда «читали» мысли
Потребность подчиненных в собственной безопасности позволяет диктаторам легко "угадывать их желания".
Во времена Сталина существовала практика приглашать выдающихся артистов выступить перед вождем и его ближайшим окружением. Выслушав выступление Козловского, слушатели стали спорить, что заказать спеть еще. Их прервал Сталин:
— Что же вы, товарищи, нельзя так. Надо попросить артиста исполнить то, что ему хочется. А хочется товарищу Козловскому исполнить "Я помню чудное мгновенье".
Комментарии излишни.
Суд царя Соломона…
Потребность в безопасности заставляет выбирать из двух зол меньшее. На этом строится множество манипуляций.
Первое описание подобной манипуляции находим в Ветхом Завете, где описан суд царя Соломона:
"И сказала одна женщина: о, господин мой! я и эта женщина живем в одном доме; и я родила при ней в этом доме. На третий день после того, как я родила, родила и эта женщина; и были мы вместе, и в доме никого постороннего с нами не было; только мы две были в доме. И умер сын этой женщины ночью; ибо она заспала его. И встала она ночью, и взяла сына моего от меня, когда я, раба твоя, спала, и положила его к своей груди, а своего мертвого сына положила к моей груди. Утром я встала, чтобы покормить сына моего, и вот, он был мертвый; а когда я всмотрелась в него утром, то это был не мой сын, которого я родила. И сказала другая женщина: нет, мой сын живой, а твой сын мертвый. А та говорила ей: нет, твой сын мертвый, а мой живой. И говорили они так пред царем.
И сказал царь: эта говорит: "мой сын живой, а твой сын мертвый"; а та говорит: "нет, твой сын мертвый, а мой сын живой". И сказал царь: подайте мне меч. И принесли меч к царю. И сказал царь: рассеките живое дитя надвое, и отдайте половину одной, и половину другой. И отвечала та женщина, которой сын был живой, царю: о, господин мой! отдайте ей этого ребенка живого и не умерщвляйте его. А другая говорила: пусть же не будет ни мне, ни тебе, рубите. И отвечал царь и сказал: отдайте этой живое дитя, и не умерщвляйте его; она его мать.