— Например, такая: почеши левое ухо правой рукой.
— Или такая: прочитай, забудь прочитанное и передай текст дальше, — подсказал я.
Лицо Косталевского вдруг побледнело и тут же порозовело, будто заря надежды коснулась его теплым багряным крылом. С минуту он молча шевелил губами, то ли уставившись в пол, то ли разглядывая в задумчивости свои гибкие сильные кисти, лежавшие на коленях; потом вздрогнул, встрепенулся, посмотрел мне в глаза и пробормотал:
— А ведь дельная мысль… очень дельная… Почему я об этом раньше не подумал? Мог бы подготовить необходимый вариант… даже несколько вариантов… прямо сейчас, на вашем компьютере, сударь мой… Этакий гипноглиф для селективной амнезии… Вот только как заставить прочитать? Как сделать так, чтобы его прочитали все нужные лица?
— Ну, вот с этим-то проблем не предвидится, — произнес я, поднимаясь. — Нужные лица прочтут. Все прочтут. Это я вам гарантирую, Александр Николаевич! В очередь встанут, чтоб прочитать… А сейчас — не угодно ли вам выпить чашечку кофе и отправиться со мной к компьютеру?
"Забавная выйдет комбинация, — промелькнуло у меня в голове. — Точь-в-точь как в английской поговорке: you cannot have your cake and eat it”. А переводится это следующим образом: либо иметь пирог, либо съесть его. Все-таки мудрые люди — британцы!
Косталевский ушел поздно, но Дарья вернулась еще позже. Собственно, не вернулась, а приползла: после деловых переговоров был визит в Эрмитаж, затем банкет, ну а после банкета гостей, утомленных российским гостеприимством до положения риз, развозили по “Европам” и прочим “Асториям”. Среди них, кроме немцев, были шведский подданный, говоривший на английском, и два франкоязычных бельгийца, так что Дарье пришлось соображать разом на трех языках. В результате, когда я открыл дверь, она пробормотала: “Данке шён” — и тут же перешла на благозвучный язык Вольтера и Расина. Пришлось отпаивать ее чаем, кормить сырниками, раздевать и нести в постель. Разумеется, в ее квартиру: на моей холостяцкой кровати мы бы вдвоем не поместились.
Утром, едва я начал ее целовать и поздравлять, она заявила, что мчится на продолжение переговоров, а вот этим — да-да, вот этим и всем остальным, включая поцелуи и подарки, — мы займемся ближе к вечеру. Все равно она родилась в двадцать тридцать шесть, если верить покойной мамочке — а отчего бы ей не верить?.. Значит, все знаки приязни, дружбы и любви, а также торт, вино, холодные закуски и кура в гриле — вечером, мой дорогой. Адью! Она чего-то поклевала и упорхнула, а я отыскал в холодильнике яблоко, очистил, разрезал на дольки и предложил Петруше. Потом выслушал все, что он думает на мой счет (“Дррянь!.. дерр-мо!.. прр-рохвост!.. прр-ридурок!.. хочу банан!.. хочу, хочу!..”), и попытался объяснить, что яблоки для попугаев полезнее бананов. Черта с два! Карраул!.. Прр-ровокация!