"Может, голубой?” — мелькнула мысль.
Но хрупкие кондиции голубых обычно сопоставимы с этажерками, а этот, как сказано выше, напоминал шкаф: брюхогрудная дверца была массивной и выпуклой, и к ней прилагались плечеручные, диаметром с мое бедро. В целом конструкция была капитальной и крепко сколоченной — не хуже, чем у вчерашнего зулуса. — Борис! — Бровастый шкаф протянул мне руку. — Можно Боря или Боб. А ты — тот самый парень, который поит земляков? Всех без разбора и задаром? Что ж, это объясняло его интерес к моей персоне. Но на обычного халявщика он все-таки не походил: во-первых, абсолютно трезвый, а во-вторых, без всякой искательности во взоре.
Мы обменялись рукопожатием, и я представился. Затем, потеряв к тукану всякий интерес, мой новый знакомец начал расспрашивать про карточку “голд-сеньор”. Я вынул ее из кармана и продемонстрировал с чувством законной гордости. В определенном смысле она являлась таким же чудом, как амулеты моего покойного соседа.
Боря-Боб, ослепленный блеском золотых полосок, с восхищением причмокнул:
— Именная, каленый пятак тебе к пяткам! И где ты ее раздобыл?
— У голд-вакашников, — ответил я.
— А мне почему не дали? За кровные бабки?
— А потому, что ты — обычный гость, а я — почетный.
Шкаф Боря осмотрел меня с ног до головы и покачал головой:
— Не похож ты на почетного. Стрижка не та, перстней на пальцах нет, и рожа, как у профессора Менделеева. Тоже небось химик?
— Химик, — согласился я и помахал у него перед носом своей карточкой. — Видишь документ? Его ведь подделать недолго, если с умом… Но здесь, — мой палец коснулся золоченого края, — содержится особый реактив. Макнешь в спиртное, полоска пропадет, а вынешь — появится снова. Простенько и со вкусом… Никаких подделок или машинок, чтоб подлинность проверять. Усек? — Усек, — Боря-Боб склонил массивную голову. — А вот чего я не усек: при чем здесь ты?
— При том, что химик. — Я сунул карточку в карман, золоченым обрезом наружу. — Реактив-то мой! За него и отвалили. Шесть дней плюс перелет бизнес-классом… И все за хозяйский счет.
— Вот оно как… — протянул Борис, задумчиво поигрывая бицепсами. — Небось еще и бабок отвалили?
— Не без того.
Я подхватил его под руку и повлек мимо клеток с туканами. Играл он неплохо и в иной ситуации сошел бы за простачка, милейшего, в сущности, парня, любителя выпить и закусить — особенно если земляк угощает. В ином раскладе он мог оказаться бандитом, отстрельщиком из команды гамма либо приспешником мормоныша — опять же из тех, что мостят дорожки на тот свет. Но был один характерный признак, одна существенная деталь — два сероглазых братца-лейтенанта его не отшивали. Совсем наоборот: увидев, что мы с Борисом подружились, они направились к полковнику — затем, чтоб придержать страуса, никак не желавшего расставаться с хвостом. Вывод был ясен и тривиален: эта троица подавала в одни ворота. Видимо, в те, где ловил мячи остроносый вратарь.