Пройдя лощину, передовые цепи стали подыматься по другому ее склону, с треском и шуршанием продираясь сквозь заросли боярышника и молодого дубняка, почти по земле стелившего свои широко раскинутые нижние ветви.
И сейчас же, как только бойцы выдвинулись за гребень склона, за сплошную зелень лесной поросли, какою-то веселою скороговоркою захлопали выстрелы, возвестив о том, что батальоны столкнулись с передовыми немецкими постами.
Лесистый склон, весь в росе, прохладе и свежести утра, накрытый дремучим пологом черно-зеленой листвы, затененный пластами синеватого, как снятое молоко, тумана, неохотно всплывавшего над зарослями и медленно таявшего в лучах солнца, был довольно крут, изрезан овражками, распадинками. Множество тропинок, сходясь, расходясь, петляло меж кустами, прорезало частый, переплетенный ветвями дубняк. Это были единственные дороги наверх, никаких других, пошире и поглаже, на склоне не существовало. Бойцы, следовавшие за передовыми цепями, так же, как и те, кто прошел первым, лезли, цепляясь за ветки, сучья, помогая взбираться товарищам, которые несли на себе противотанковые ружья, ручные пулеметы, широкие, как трубы, стволы минометов. Надсаживаясь, бодря себя руганью и криком, какие-то чужие артиллеристы, видно, приданные полку из соседней части, в грязных, замызганных, белесых от соли гимнастерках, с треском приминая кусты, тащили вверх по склону тонкоствольную пушчонку на резиновых шинах.
В одной из распадинок, подпертый земляной плотиной, чернел глубокой водою продолговатый пруд с нависшими над ним старыми дуплистыми тополями. Пока цепи проходили мимо пруда, обтекая его с длинных сторон, бойцы, шагавшие узкими бережками по серой, потрескавшейся на паркетные плитки корке грязи, успевали наклониться над водой и, зачерпывая ее горстями, сделать по нескольку торопливых глотков. Перед выходом из леса все были напоены, но лесное озерко манило, и каждый к тому же знал, что не скоро теперь придется хлебнуть чистой ключевой водицы. Да и придется ли...
Повыше пруда, под гребнем откоса, в выемке, загороженной спереди толстым стволом старого тополя, комполка решил поместить свой командный пункт и приказал Ивану Платонову располагаться здесь с телефонной аппаратурой и немедленно налаживать связь – со штабом дивизии и вперед, с батальонами.
Но как только загремела перестрелка, полковой командир, курчавый среднеазиат со смуглым широким лицом, человек непоседливый, доверявший только своим глазам, уже дважды раненный с начала войны и потому при ходьбе опиравшийся на суковатую палку, вылез из ямы и, забрав с собою телефониста с аппаратом, ушел вперед, на винтовочную трескотню – чтобы быть в непосредственной близости от батальонов и видеть все происходящее в натуре. За ним, не желая отсиживаться в укрытии и бездействовать, потянулось и все остальное полковое начальство – комиссар полка, начальник штаба, помначальника штаба. В яме, превратившейся в центр полковой связи, остались лишь трое телефонистов и Платонов.