– Содействие? – переспросил Мэйсон, почесывая подбородок с той же саркастической усмешкой, какая была у него при разговоре с девушкой за дверью. – Мне кажется, я вряд ли уже могу быть кому-либо полезен.
– Многим так кажется. И, как правило, это заблуждение. На деле, – продолжал пухлый человечек, оживая на глазах, – я служу на этом месте вот уже двадцать лет и до сих пор не встретил человека, который был бы совершенно бесполезен.
– Похоже, вы пытаетесь отговорить меня, – заметил Мэйсон. Его голос неожиданно окреп: – Мой разум отработал свое!
– Не будете ли вы столь любезны рассказать, на чем основано такое утверждение?
– Нет ни одной причины оставаться в живых. Если человек решает умереть, значит, он имеет на то свои веские основания. Но только в виде любезности, могу сказать: основная причина в том, что я не боюсь смерти.
– И жизни? – вставил чиновник. Его пухлое лицо внезапно приняло иное выражение. Оно стало чрезвычайно проницательным.
– И жизни, – повторил Мэйсон без малейшего колебания. Затем продолжил: – Когда все планы в жизни человека осуществлены, все цели достигнуты, все амбиции реализованы, а все друзья давно отправились в мир иной, то и он должен отойти от всего лишь по той причине, что ему больше нечего делать, жизнь перестает быть жизнью. Она становится, скорее, просто существованием, временем ожидания. Других оправданий своему существованию я не нахожу.
Чиновник участливо кивнул: – Не мне, конечно, разубеждать вас. – Он показал на бланки: – Разрешите хотя бы заполнить эти анкеты или вы отказываетесь сделать одолжение?
– Ах, давайте, доводите до конца эту волокиту, – ответил Мэйсон.
Собеседник вновь поднял ручку:
– Женаты?
– Не было времени.
– В самом деле? – Он записал это с явным сомнением. – Значит, и детей нет?
– Что вы хотите этим сказать?
– Вы никогда не выступали в роли донора?
Мэйсон оборвал его:
– Никогда не одобрял подобных обычаев, даже если они заложены в нашей цивилизации.
– Они необходимы, поскольку полезны для каждого, – возразил собеседник. – Ведущая сила, толкающая вперед современную науку, – это стремление помочь людям. Или вы предпочитаете, чтобы все вершилось, как в варварские века, когда наука была продажной, а знания употреблялись во зло?
– Не уверен, что это было бы хуже. Во всем было больше путаницы, но больше и жизни.
– Вы предпочитаете, так сказать, поедать все сырым?
– На этой стадии – да, – Мэйсон продолжал говорить, как будто раздумывал вслух. – У меня алебастровая вилла и сорок акров кактусовых садов на Марсе. Это верх возможного и достижимого в жизни. Во многих отношениях эта алебастровая вилла – своеобразный мавзолей над могилой. Но я страдаю от мучительной скуки в абсолютном комфорте. Как же мало осталось сделать – эта работа для первого и второго поколения омоложающихся. Земля цивилизованна. Венера освоена. Марс тоже. Также и Луна под многочисленными искусственными куполами. Везде, куда ни глянь, – цивилизация, порядок, расчет и контроль.