Все смотрели на пшеницу с любопытством, хотя видели не в первый раз. Усатые тяжелые колосья сгибали стебли, и они клонились почти до полу.
– Еще подарок тебе, Никита Кириллович, – сказал Иван Иванович и, сдвинув с края стола посуду, положил на него сверток.
Никита Кириллович осторожно развернул сверток и удивленно взглянул на незнакомый предмет. Это был небольшой цилиндр с ушком из блестящего железа. Никита Кириллович взял его в руку, и он издал резкий, дребезжащий звук. Внутри цилиндра что-то звенело, брякало, дребезжало.
Никита Кириллович вопросительно посмотрел на Ивана Ивановича:
– Что-то вроде моей консервной банки.
Маша подошла ближе и взяла из рук Никиты Кирилловича странный подарок.
– Действительно, походит, – сказала она.
Цилиндрик пошел ходить по рукам.
– Не вроде твоей банки, а банка и есть, да еще под названием «поплавок Банщикова».
– Ну?! – недоверчиво сказал Никита Кириллович и, как ребенок, у которого взяли любимую игрушку, отобрал у Игоря банку и с нескрываемым удовольствием снова начал разглядывать ее.
– Приезжаю, товарищи, в Брусничную, – громко рассказывал Иван Иванович, обращаясь ко всем присутствующим. Чувствовалось, что он привык выступать на больших собраниях. – Иду в сельпо за папиросами. Слышу, человек какой-то спрашивает: «Поплавки Банщикова в продаже имеются?» – «Имеются, – отвечает продавец. – Сегодня поступили». Ну, я, конечно, к прилавку! «Откуда, спрашиваю, такие сокровища?» – «Артель инвалидов занялась изготовлением, – говорит продавец. – К зиме будет товар ходовой. Покупай, товарищ!» Я купил пять штук. Четыре председателю колхоза преподнес, пятую – тебе. Доволен? – Иван Иванович потянулся к плечу Никиты Кирилловича и, подмигивая и обводя взглядом присутствующих, похлопал его с отеческой гордостью: дескать, подождите, то ли еще о нем услышите.
– Никита! Все в сборе. Можно садиться за стол, – предложила Маша.
– В самом деле, пора, – убирая на окно подарок, сказал Никита Кириллович и обратился к гостям: – Прошу за стол!
Шумно и весело рассаживались за столом. По старинному обычаю, жениха и невесту посадили в передний угол. Налили первые рюмки вина, и только Кузьма Капитонович собрался провозгласить тост за счастье молодых, как открылась дверь и на пороге появилась пожилая женщина с воспаленными глазами и дрожащим ртом. Это была школьная сторожиха Дуня.
В комнате стало тихо. С недоумением все глядели на Дуню, а она шагнула от двери и, умоляюще сложив на груди ладони, сказала, обращаясь к Маше:
– Не гони меня, Мария Владимировна, уж такое дело твое, что даже на свадьбе покою нет.