Кто-то подал веревку. Мне замотали руки и подвесили на крюк, торчавший из потолка. Получалось, что я стоял на полу на цыпочках.
– Ну че, мент поганый, колоться будешь? Давай говори! – заорал старший.
– Да я же говорю, я Шурик, с Дальнего Востока в Москву приехал, приятеля искать, Вадика... Может, слышали? Высокий такой, большой, с Дальнего Востока... – повторял я, как дрессированный попугай, одну и ту же фразу.
– Сейчас мы разберемся, с Дальнего Востока ты или с Петровки, 38! – сказал старший и сплюнул сквозь зубы.
Кто-то разорвал на мне рубашку и обнажил торс. Вернулся старший с раскаленным прутом в руках, ткнул им в меня. Я услышал шипение и почувствовал адскую боль, когда арматура прикоснулась к коже. Запахло паленым. Пытаясь вырваться, я чуть не вывихнул руки. Как сквозь туман доносились вопли старшего:
– Говори, мент поганый! Из какого отделения? Кому служишь? Почему оказался на нашей территории?
Я немного пришел в себя после первого шока. Боль была страшной. Но, думаю, кричать не буду. Не дождутся они от меня! Сжал я зубы... А раскаленный металл уже впился в кожу, снова запахло паленым мясом.
– Да не мент я! Шурик с Дальнего Востока! – заорал я что было мочи.
Бандитам ответ явно не понравился. Старший начал поворачивать прут в разные стороны, как будто хотел проткнуть меня насквозь. Боль стала нестерпимой.
– Ну че, горячо? – участливо спросил один из бандитов. – Сейчас мы тебя охладим. – И тут же меня ударили ковшом с холодной водой. Я понял: теперь точно сдохну, застонал, но кричать не стал.
– Ну что, мент, говорить будешь? Все равно живым не выпущу. Лучше признайся! – бесновался старший с бульдожьей рожей.
– Да не в чем мне признаваться, – проговорил я сквозь стиснутые зубы. – А кончить вы меня и так можете.
Раскаленная арматура опять прикоснулась к моему телу, но в другом месте. Ожог получался в форме буквы «М». Наверное, бандиты решили увековечить на мне слово «мент»...
Не знаю, сколько это продолжалось – пять минут, десять, но казалось, что прошла вечность. Только вдруг слышу: «Иваныч, Иваныч приехал!» Старший тотчас прут в сторонку отшвырнул. Я стал потихоньку в себя приходить. Смотрю – по ступенькам спускается мужчина: высокий – метр девяносто точно есть, одет во все черное. Волосы темные, коротко постриженные. Лицо обыкновенное, можно даже сказать, простецкое – как у деревенского парня. Вот только глаза на этом лице как будто бы жили своей собственной жизнью. Они были черными, живыми. Взгляд был настолько пронзительным, как будто буравил насквозь. Мужик довольно молодой – лет тридцать – тридцать пять. С ним еще какие-то амбалы. Вошел он в помещение, остановился, взглянул на меня, потом кивнул в мою сторону, мол, это что у вас тут? К нему сразу же подбежал мой мучитель-бульдог и начал что-то шептать на ухо, то и дело посматривая в мою сторону. Мужик его выслушал, потом подошел ко мне и сказал: