Напоследок, уже просто так, зная, что основные вопросы решены, поделился ещё одним наблюдением:
— Знаешь, на кого ты, Никита Андреевич, похож? Как две капли воды? Видел я в запасниках Третьяковской галереи один портрет. Называется: "Светлейший князь Меншиков, Александр Данилович". Вот там ты и изображён, постарше только лет на двенадцать и в шикарном парике. Как такое может быть? Не родственник ты светлейшему князю? Интересно, а в Москве знают об этом сходстве? Надо будет полюбопытствовать на досуге…
Уже в полной темноте Ник выбрался от Курчавого, спустился по лестнице вниз, вышел на улицу. Ночевать сегодня предстояло прямо на базе, в одном из дальних бараков.
Закурил, хмуро побрёл вдоль забора. Настроение было муторное какое-то, серое.
Впереди, возле трансформаторной будки, мелькнула неясная светлая тень.
Ник насторожённо остановился.
— Это я, Никита, не бойся, — прошелестел тёплый голос. — Это я — Зина.
Ник подошёл ближе, заглянул за будку.
Девушка стояла, прислонившись спиной к деревянному столбу, на котором висели две тусклые лампочки. Стояла, опустив голову, и разглядывала свои сапоги яловой кожи, начищенные до зеркального блеска. Из-под пилотки выбивалась светлая прядь, трогательная и беззащитная.
— Ты не подумай чего плохого, я не какая-нибудь там, — прошептала Зина.
— Я и не думаю, — пробормотал Ник, не зная, что делать.
Девушка подняла голову и посмотрела на Ника.
Какие же у неё бездонные глаза! Синие и грустные. До чего же грустные, Господи, до чего же!
— Поцелуй меня, Никита. Просто так — поцелуй, — попросила Зина.
Целоваться она совсем не умела, её губы были плотно сжаты и тверды.
Но она искренне старалась.
Когда рука Ника медленно скользнула вниз, девушка задрожала всем телом и упёрлась ему в грудь ладонями.
"Ничего себе! — подумал Ник, ослабляя объятия. — От простого прикосновения так дрожит. А что же будет, если до настоящего дела дойдёт? Заинтриговала, чертовка!"
— Извини, пожалуйста, — смутилась Зина. — Просто не хочу, чтобы у нас с тобой так всё было, в спешке. Мы ведь ещё встретимся, правда? Потом и поговорим обо всём. Меня в Анадырь перебрасывают, я же радистка. Если захочешь, то найдёшь потом. А сейчас поцелуй меня ещё раз и иди…
Ник пошёл дальше. Настроение было — лучше не придумаешь, радостное и солнечное.
Хотелось петь и орать на весь белый свет — о том, что жизнь прекрасна и удивительна…