– Что, в общем, он тебе сказал?
– Ничего. Вернее, ничего нового. У него такая манера: рассказывать о своих махинациях до того вкрадчиво и нежно, что когда пытаешься подвести итоги, уяснить, что он тебе тут наболтал, он широко открывает глаза: «Но, мсье, я никогда не говорил, что… Да мне и в голову не пришло бы… Мсье ведь знает, скудные средства не позволяют мне…»
– Не позволяют чего?
Мишель дёрнул плечом и солгал:
– Откуда я знаю! Ты же видишь, Шевестр не из тех, кто раскрывает свои планы, если таковые вообще имеются! И потом, должен тебе сказать, я плохо понимаю, что он мне говорит, особенно теперь…
– А что с тобой теперь? Ах да… – рассеянно сказала она.
– Алиса!..
Она удержалась от дерзких слов, ещё раз попробовала отвлечь Мишеля от его неотвязной мысли.
– Почему он обращается к тебе в третьем лице?
– Его отец служил лакеем у наших соседей Капденаков.
– Вот как?.. Это меняет мои представления: я-то видела в нём эдакое воплощение старой Франции с пшеничными усами. Ты поколебал моё убеждение, что Шевестр – плод любви гусарского офицера и снопа пшеницы…
Она говорила что попало, желая рассмешить, и расхаживала взад-вперёд, чтобы ускользнуть от внимательных глаз мужа.
– Погода меняется, задул восточный бриз. Как сказал бы один мой знакомый: «В Ницце сегодня ночью – мистраль…» Э! Подожди-ка!
Она побежала к поленнице, вернулась с охапкой прутьев, сосновых шишек и буковых щепок и развела жаркий огонь.
– После двух чудесных дней мы решили, что уже лето, и вот пожалуйста… Что, хорошо я придумала?
Она горделиво обернулась. Золотистый отблеск пламени плясал в глазах Мишеля, пристально глядевшего на огонь.
– Хорошо, Мишель?
Усевшись на камень у очага, она говорила, упирая на жалобно-юные нотки своего голоса, проверяя действие этого голоса, который Мишель так любил.
– О чём я сейчас говорила, что наметила для нас? Ах да, подогреть вино…
Мишель встал и пошёл привести в порядок то и дело открывавшуюся дверь, и Алиса проводила взглядом медленно ползущую по стене тень широкоплечего мужчины с круглой кудрявой головой, тень, которую, как ей показалось, она увидела впервые.
– Не закрывай, я схожу на кухню, распоряжусь насчёт горячего вина… Ты устал, Мишель?
– Да, устал, – рассеянно ответил он. – В общем, так себе.
Он задумчиво взглянул на небо, на быстро несущиеся облака, нежную листву, которая стелилась под ветром в одном направлении, словно трава по течению реки.
– По-моему, погода портится не на шутку, – добавил он. – А барометр… Вот тебе и барометр!..
Хлопнула дверь, и он обернулся. Это Алиса убежала на кухню – от Мишеля, от разговора о погоде от свинцового неба. В жаркой кухне, сверкающей розоватой медью кастрюль, она облегчённо вздохнула: