Она резко обернулась, почувствовав, что самообладание сразу вернулось к ней. «Всё в порядке, я боюсь только спиной».
– Сигарету, Мишель, please!
Он принёс ей сигарету, и пламя зажигалки, вспыхнув между их лиц, осветило выпуклые веки Алисы, её губы, сжавшие сигарету, всё её лицо, надутое, как маска на фонтане, которая извергает воду. Из-под опущенных ресниц она разглядывала осунувшееся лицо Мишеля: оно как-то стянулось, щёки опали, красивые глаза с тёмной оторочкой казались уже. «Подурнел», – подвела она итог осмотру.
– О чём ты думаешь, Мишель? Я расстраиваюсь, когда смотрю на тебя… Такого… И такого…
Она показала пальцем на щеку над узкой бородкой и на нижнее веко. Он пожал плечами.
– Думаю о том, что ты мне изменила, – сказал он просто. – О чём же мне ещё думать?
Алиса как будто не сразу расслышала. Она глядела на него рассеянно и была совсем близко – он различал в чудесных больших глазах синеватые, как графит, крапинки и серо-зелёные лучики, сходившиеся к тёмной сердцевине.
– Скажи, – ответила она наконец, – когда, по-твоему, ты перестанешь об этом думать?
– Не знаю.
– Но Мишель, так ведь нельзя…
Она устало повернула голову к окнам, по которым хлестал дождь.
– Очень мило, что ты это заметила.
Она набросилась на него:
– Нельзя нам обоим, Мишель! Не только тебе, но и мне тоже! Жить в несчастье – это отвратительно, Мишель! Еле сводить концы с концами, недоедать в ожидании выручки, менять профессии, придумывать новые – всё это мы испытали. Впрочем, я притерпелась к этому ещё с детства. Но уйти с головой в сердечное горе, гордо выставлять его напоказ: «Отстань те, не трогайте меня, я несчастен!» Нет, нет, ни за что… И всё из-за какой-то давней истории, которая не стоит ломаного гроша… ломаного гроша…
Она без удержу повышала голос, легко переходивший в завывание, и сопровождала слова жестом всех, кто томится в неволе, – ритмично и резко качала головой.
– Девочка моя, – сказал Мишель, – не торопись. Для тебя эта история – давняя, а для меня она началась сутки назад.
Алиса сразу умолкла, лицо её застыло, как у лунатика, нижняя губа отвисла – сверкнули белые зубы. Он воспользовался этой минутой оцепенения.
– Почему ты сохранила это письмо?
– Я… я его не сохранила, я его… забыла в бюваре, – вяло ответила она.
– Забыла здесь? Здесь? – задохнувшись, выкрикнул он.
– Да нет же, не здесь! Этот лиловый бювар всегда лежит у меня в дорожной сумке.
Он облегчённо вздохнул.
– А! Ладно…
– Тебе легче? – вкрадчиво и ядовито спросила она. Мишель обиженно промолчал и задумался, глядя на огонь.
– Если бы ещё… – отважился он после долгого молчания, если бы ещё у тебя с… этим парнем было… совсем не то, о чём ты мне рассказала, если бы…