Не доходя до первого из немецких поисковиков метров пятнадцать, он остановился и громко затянул старинную каталонскую балладу — о легкомысленной и ветряной красотке, жестоко разбившей доверчивое сердце несчастного идальго.
— Заткнись, старый маразматик! — невежливо приказал всадник — белобрысый малый среднего возраста с чёрной фашисткой свастикой на голубом шейном платке. — Проваливай быстрей отсюда, пока пулю не получил!
— Тороплюсь, мой добрый сеньор, тороплюсь! — жалко забормотал Денис, непрерывно кланяясь. — Ухожу, ухожу! Меня уже и нет вовсе…
Когда он вошёл в холл отеля, хозяин гостиницы тут же схватил со стойки бейсбольную биту и твёрдо заявил:
— Пошёл вон, Педро, грязный пропойца! Даю ровно одну минуту, потом так отхожу палкой, что родная мать тебя, негодяя, не узнает…
Денис снял шляпу, и хозяин гостиницы сразу же заткнулся, склоняясь в почтительном полупоклоне, сообщил:
— Извините, сеньор, сразу не узнал! Вас уже ждут на веранде летнего кафе.
— Передайте этим господам, что я буду через пятнадцать минут, только приму лёгкий душ и переоденусь.
— Как будет угодно сеньору!
Отряхивая на ходу ладонью капельки воды с мокрой головы, Денис торопливо обошёл круглую площадку возле фасада гостиницы, где неизвестная ему элегантная шатенка — в ковбойской одежде — уверенно объезжала норовистую лошадку, вошёл на летнюю пустынную веранду гостиничного кафе, нетерпеливо огляделся по сторонам. Подтянутый и серьёзный бармен молча кивнул в сторону самого дальнего столика, расположенного возле высоких перил, за которыми симпатичная незнакомка демонстрировала всему окружающему её миру высокое искусство конной выездки.
За указанным столиком сидел Эрнст Хемингуэй….
То есть, так Денису показалось в первый момент. У него в кухне московской квартиры, над обеденным столом, за которым так любили собираться разношёрстные компании — с потугами на интеллектуальность — висел портрет Хемингуэя: до коричневы загорелого, мужественного, с аккуратной бородкой и короткой полуседой шевелюрой.
Сидящий за дальним столиком кабальеро был точной копией того портрета, разве что волосы были несколько длиннее — чуть-чуть не доходили до плеч. Кабальеро — в том смысле, что в ковбойских штанах и сапогах, в бархатной куртке с длинной бахромой по низу, рукавам и карманам, в коричневой широкополой шляпе, с пистолетной кобурой на широком поясе, вышитом разноцветным бисером, и здоровенным охотничьим ножом в ножнах — на другом бедре. А лицо — загорело-коричневое, крепко накрепко продубленное всеми местными ветрами. Из-за голенища жёлтого сапога незнакомца торчала чёрная массивная рукоятка ковбойского кнута.