Человек в костюме хирурга, явно один из главных героев сериала, был не кто иной, как… Говард Дойл.
«Что, бывший муж Мэрилин теперь снимается на телевидении?» — спросил себя Майлс и сам удивился тому, что ему может прийти в голову такая идиотская мысль.
Со все нарастающим беспокойством он следил за тем, как Говард Дойл (или человек, на него невероятно похожий), наряженный в зеленый халат хирурга из очередного дневного сериала, принимает судьбоносные для него и окружающих решения. Его грубый техасский акцент и жлобские манеры куда-то начисто пропали. Доктор Говард был хладнокровен и эффектен, как Майк Уоллес в программе «60 минут».
— Мы категорически не можем позволить себе ждать другого специалиста, — твердо сказал доктор Говард своему коллеге. — Посмотрите, что творится с ее левым желудочком. Это не просто инфаркт — у нее в сердце бомба разорвалась!
Второй врач покачал головой.
— Но поймите, коллега, вы здесь новичок — это будет ваша первая операция в больнице Святого Игнатия, а ведь… — в этом месте актер сделал многозначительную паузу и сурово посмотрел на доктора Говарда, — а ведь пациентка ваша дочь!
Доктор Говард пожал плечами.
— Знаете, как меня называли в годы учебы на медицинском факультете? Маккензи Механическое чудо… — Выдержав не менее многозначительную паузу, доктор Говард посмотрел на свои руки и пошевелил пальцами. — …У меня нет нервов, — гордо сообщил он коллеге.
— Боже, доктор Говард — это просто отпад! — томно простонала официантка, чуть не влезая в телевизор.
Ригли, желая что-то сказать, но, не смея выразить в словах свои догадки, только по-рыбьи открывал и закрывал рот, опираясь при этом обеими руками на стойку, словно боксер в состоянии «грогги», пропустивший мощный удар и опасающийся упасть, потеряв равновесие.
— Он… вот ведь как… он… — чуть слышно, одними губами шептал Ригли. Наконец голос вернулся к нему, и молодой адвокат, собрав в кулак всю волю, обернулся к Майлсу и выпалил:
— Он же актер! А никакой не нефтяной магнат! Это актер!
Майлс кивнул, давая понять, что информация принята и теперь он ее обрабатывает.
Нервно теребя в руках очки, Ригли пустился в дополнительные объяснения:
— Это значит, что Мэрилин… — он взглянул на экран, а затем снова пристально посмотрел на Майлса, — …получается, что у нее нет ничего, никаких тебе нефтедолларов. Она… она бедная. У нее ни гроша за душой!
Пьянившая Майлса в последние часы невыносимая легкость бытия испарилась. Он словно протрезвел и все, наконец, понял. Словно могучие гранитные блоки встали на свои места — и сокрушили Майлса невыносимой тяжестью реальности.