— Ну а тебе? Тебе-то чего для счастья не хватает? — мой проводник по морю Ид подкидывает очередной вопрос на засыпку.
— Уж ты-то знаешь, чего. Любви к спорту.
— Что? — в кои веки мне удается выжать из Морехода изумленный возглас и недоумевающий взгляд. Или недоумевающий возглас и изумленный взгляд. Бинго!
— Ну, или любви к театру. Вот как-то не сложились у меня отношения ни со спортом, ни с театром. А секс (если выползти из-под груды штампов) — он либо одно, либо другое. Значит, мы с Драконом с утреца пораньше должны: а) продемонстрировать друг другу чудеса физподготовки; б) наладить эмоциональный контакт с залом… со зрителем… с партнером, вот! — я удрученно вздыхаю.
Мореход пожимает плечами.
— И что? Тебя ЭТО пугает? Да ты всю жизнь только тем и занимаешься. Перед кем попало и с кем попало. Спину держишь, живот втягиваешь, глядишь проникновенным взором… Тебе не привыкать.
— Вот-вот! Отсюда и страхи мои. Для меня секс — еще одна трудовая повинность. Еще одна роль, в которой придется спину держать и взором проникать. В прошлом тысячелетии, когда я была молодой и глупой перфекционисткой, мне казалось: в любви и в сексе все само сложится, без усилий с моей стороны. Я и сейчас глупая перфекционистка, только уже не такая молодая. И понимаю: само ничего не сложится. Я буду думать о том, что он видит, а что — чувствует. И он будет думать о том, что я чувствую, а что — изображаю. А в результате…
— А в результате за неделю приноровитесь друг к другу. Одна неделя — невелика плата за избавление от страха перед жизнью. Перед настоящим. Перед собой. — Лицо Морехода, скучающее и снисходительное, обращено к острову Сан-Джорджо, который торчит на краю серой воды, словно больной палец.
Мы снова в Венеции. На исчезнувшей с современных карт набережной дельи Инкурабили, набережной Неисцелимых, в двух шагах от палаццо Гварди, где, обняв меня во сне, похрапывает мой личный гарант полного женского счастья. Снег идет. Наверняка все это Мореход устроил. Из одного тоскливого места — окаменевшего, вмурованного в подгорный камень Эдема — мы сразу же попали в другое тоскливое место — в венецианский квартал не то чумных сифилитиков, не то сифилитичных зачумленных…
Опять намеки, опять аллюзии! Нет уж, не буду вникать, не желаю. Хватит с меня серо-бурой готической романтики.
— Так вот зачем ты нас сюда припер! — осеняет меня. — Берлин — город инфантильных страстей! В нем ничего по-взрослому не происходит — и любовь в том числе. Там бы я снова погрузилась в перфекционизм. Утонула бы в нем. Если любовь неидеальна — значит, это не любовь! А тут все иначе. Тут я могу быть взрослой. И даже старой.