— Очень хороший специалист! — шипит матушка, легко поддаваясь на мою провокацию. Она уже не лежит, а сидит на кровати, щеки ее горят здоровым румянцем. Откуда что взялось, куда что делось? Где чахоточная оперная Мими, где прежалостная обстановка последнего прощания? Мы — на турнирном поле, кони ржут, флаги плещут.
— Не спорю. Ты же регулярно обследуешься — и действительно, у хороших специалистов. Сама подбирала. С моим кругом знакомств среди медиков кому и доверить здоровье любимой мамочки? Итак, это они тебе про опухоль сказали? На последнем осмотре?
— Да!
Умц! Ловушка захлопывается. Я не торопясь достаю меч из ножен.
— Два месяца назад?
— Да!
— А еще тебе сказали, что матку стоит удалить — так, на всякий случай?
— Д-д-д… — в последнюю секунду мать ловит вырвавшееся «да». Но оно все равно повисает в воздухе. Ядовито улыбаюсь, меч лениво чертит восьмерки в воздухе.
— Ты, мамочка, забыла, что имеешь привычку после каждого обследования звонить мне и пересказывать в подробностях, кто что сказал. Твоя «смертельная» болезнь — из разряда old news, как американцы говорят. Не думаю, что мне поверят, я же чудовище, а не дочь, — медленно обвожу взглядом присутствующих, — но ты еще осенью сказала: опасности вроде нет. Без операции обойдусь. Лекарствами. На том и порешили.
— Я передумала!
— Вряд ли, — качаю головой я. — Ты просто пошла ва-банк. Если достаточно долго муссировать тему операции, валяться в темноте, отвернувшись к стенке, изводить родню, сделать всем стойкий комплекс вины — тебе даже не придется извиняться за гадости, которые ты говорила и делала последний месяц. Все мы — люди грамотные, много психологической лабуды прочли, припомним и этапы принятия смертельной болезни… Как там? Отрицание, гнев, торговля, смирение, если я ничего не путаю?
— О чем ты?
— О том, на что ты рассчитывала. Что хотя бы одна из нас догадается полезть в инет, но смотреть станет не статьи онкологов, которые пестрят ужасными словами типа «химиотерапия» и «пятилетняя выживаемость», а то, как облегчить бедной страдалице последние, может быть, месяцы на грешной земле. И увидит, что на первых стадиях принятия приговора обреченные капризны, неадекватны, одиноки и печальны. Им мерещится, что близкие ими пренебрегают, а медсестры саботируют свои обязанности. Еще бы, кому нужен бедный умирающий? Поэтому родным советуют быть терпеливыми, внимательными и покладистыми, чтобы «бедный умирающий» понял свою значимость… — Я смотрю на мать с брезгливым пониманием.
Не знаю, поверили мне Соня с Майкой или нет. Хозяйка гостеприимного дома — та наверняка не поверила. Откуда мне, молодой, гладкой и наглой, знать эти темные закоулки обреченного сознания? А откуда ей, психически здоровой и физически крепкой, знать, что эти самые закоулки — мой ежедневный маршрут? Я прохожу его снова и снова, от надежды к отчаянию и обратно, пока мой мозг качает, словно на весах, словно на волнах — от темного провала безумия к недосягаемому просветлению?