— Да, да. Порошок и теплой воды.
— Э, черт, ничем тебя не проймешь! Вот что значит любовь, — вздохнул горестно мичман. — Пришла, видно, пора влюбиться и мне… в Боровскую или в Горскую. Авось исправят характер.
— Советую от души, — засмеялся Алгасов, подходя к табуретке, на которую Родион поставил кувшин с водою.
Обнажившись до пояса, подпоручик быстро, но тщательно помылся, насухо вытер себя мохнатым полотенцем и надел чистую, новую рубашку.
Кудревич мрачно посмотрел на него, отвернулся и молча вышел из комнаты.
— Злобится он на вас, ваш-бродь, — неожиданно произнес денщик.
— За что?
— За барышню Лелечку, — широко улыбнулся Родион. — Больших-Шапок мне говорил: любовь у них вроде налаживалась, а вы помешали, значит.
Алгасов смутился, хотел даже строго прикрикнуть на денщика, но, обезоруженный его добродушным, открытым взглядом, сказал просто и тихо:
— Нет, Рондиньон, не такой он человек, чтобы злобиться на товарища. Не понять тебе наших дел, гениальный оруженосец.
Шоколадные конфеты в магазине Соловья, по мнению порт-артурских дам, были изумительны. Мичман Кудревич купил их два фунта в нарядной, цветной коробке для Лидии Александровны Горской, председательницы местного театрального общества. За этой дамой, несмотря на затаенную от всех влюбленность в Лелечку Галевич, он ухаживал от скуки уже четвертый месяц подряд, с того дня, как «Ретвизан» прочно стал на якорях на внутреннем рейде Порт-Артура. Командир «Ретвизана» капитан первого ранга Щенснович даже пошутил как-то в кают-компании.
— Мичман Кудревич резко изменился в Порт-Артуре. В Кронштадте он съезжал с корабля осенью, чтобы поохотиться за зайцами, а весною — за девушками. Здесь же с осени начал охотиться за всеми особами прекрасного пола, а что будет делать весной, неизвестно.
— Буду пожинать плоды труда своего, — под громкий смех кают-компании ответил мичман.
Но Кудревич ухаживал за Горской лишь потому, что никак не хотел признать своей неудачи у Лелечки, которая явно предпочла ему застенчивого подпоручика Алгасова. Успех у капризной красавицы Горской, хотя бы и показной, льстил самолюбию мичмана. Лидия Александровна была не только красива, кокетлива, но и своеобразно умна. Она считала себя артисткой и человеком без предрассудков, так как имела небольшой голос и охотно выступала в любительских спектаклях. Порт-артурские дамы недолюбливали Горскую и злословили по ее адресу, хотя втайне завидовали ее эффектной наружности, умению одеваться, но больше всего поголовному поклонению офицерской молодежи ее сценическим талантам.