– Нет! – крикнула я, увидев под забралом его глаза. – Нет, нет… нет!
Два воина шагнули вперед и бережно отстранили меня. Джон повернулся к Саладину, и Том Гоуэр помог мужу сесть на боевого коня. С высоты Джон следил за тем, как я боролась со слезами. Потом он нежно кивнул мне, прощаясь в последний раз, и повернул жеребца на юг. Его люди молча потянулись за командиром.
– Прощай, любимый! – крикнула я, побежав за ним. – До новой встречи! – До новой встречи, до новой встречи…
Я смотрела им вслед и вдруг ощутила дрожь. Затем меня затрясло. Я почувствовала прикосновение Урсулы, обнявшей меня за плечи, услышала плач испуганных детей и увидела осколки солнечного света, бившие в доспехи Джона, как молнии. А потом у меня потемнело в глазах, и он исчез в этой тьме.
Барнет, 1471 г.
Узнав, что Джон позволил Эдуарду и Дикону пройти мимо Понтефракта, Уорик сначала остолбенел, а потом пришел в неописуемый гнев. В лагере ланкастерцев начали шептаться об измене. Но я понимала Джона. Он не мог поступить по-другому, не мог, не мог! А я – как, кажется, делала всю свою жизнь – могла делать только одно: ждать новостей, которые рано или поздно обязательно приходили. Мозг терзала мысль о неминуемой битве между ланкастерцами и йоркистами; чтобы справиться с ней, я погрузилась в работу, потому что в однообразной работе есть нечто успокаивающее, позволяющее держать себя в руках.
Нужда в экономии отпала, но я по привычке проверяла счета с управляющим, тщательно учитывала расходы на приобретение продуктов, определяла количество подаваемых блюд и плату мальчикам, которых мы держали на посылках, делая вид, что это может вернуть прежние дни, когда у нас были трудности, но была и надежда. Как встарь, я обдумывала расходы и искала способы их уменьшить. Когда спускались сумерки, я шла в спальню и молилась за Джона, а если меня одолевали усталость или отчаяние, я напоминала себе о моем благословении и благодарила Бога за драгоценные мгновения, выпавшие на мою долю. Так проходило время. А потом наступил холодный апрельский день, за неделю до годовщины нашей свадьбы, когда в полях еще лежал наполовину растаявший снег. Одинокого всадника я заметила издалека.
– Прошу тебя, – сказала я Агнес, вытиравшей пыль, – приведи его ко мне в светлицу.
– Да, миледи.
Я перекрестилась, пробормотала молитву, собралась с силами, сняла с колышка старый плащ Джона и пошла к себе. Потом я осторожно села, положила плащ на колени и заставила дрожавшие пальцы воткнуть иглу в ткань, как часто делала в тяжелые времена.