Несколько минут князь лежал, повторяя молитву, вслушиваясь то в шелестение дождя, то в мощное сопение Онфима, спящего у порога. Кликнуть, чтоб вздул огня? Не надо. Мысль пришпорило, она понеслась дальше. Так ли уж велик грех отступничества от греческой веры? Преславная Византия давала множество примеров переменчивости. Гоже ли нам слыть простоватее своей наставницы? Нет, нет... Скользкая дорожка! Истинно латинское лукавство. Может, прав брат Хоробрит, говоря, что русич мыслит не мудрствуя: либо светло, как солнце, либо темнее мглы за предельной, кромешной. А где свет, там и правда. Ах, если б и он мог ухватиться за такую двухцветную простоту! Но есть иные краски, зыбкие, как на рассвете... Встает набатное утро над Русью. Непростое время, и куда от этого денешься?
Пришел на память недавний спор между дядей Святославом и Михаилом Хоробритом. Они с Андреем сидели поначалу безмолвно. Дядя был разобижен утратой великокняжеского стола, мечтал о нем еще с той поры, как воздвигал в своем Юрьеве-Польском дивный собор, на зависть старшим братьям...
Ныне, насупившись, говорил не с новым великим князем Андреем, только что получившим от Батыя ярлык, а с неистовым Хоробритом. На Александра даже не смотрел, сердясь за его уступчивость.
Спор касался недавнего прошлого. Дядя говорил о безумстве становиться поперек движению, раскидывать руки наперерез буре, как рязанцы. Прислушаться бы им в свое время к мирному посольству Орды — ведь без войска пришли, с одною бабой-толмачкой. Коль и было скрыто коварство, то в чем оно у сильного-то? Нет, любезные сыновцы, стою на своем: с Русью татары мыслили поладить миром. И чего обидного, что десятинную дань требовали? А Русь не налагала дань, когда вошла в пределы мордвы, черемисов, в емь и чудь? Повсюду установлено: слабейший платит.
— Срам признать себя слабейшим, не изведав брани! — вскричал Хоробрит.
Александр впервые подал негромкий голос: мол, допрежь того, как в сечу бросаться, умные правители соглядатаев посылают; все, до копья, вызнают. Да и рать соберут с украин.
Дядя подхватил с важностью:
— Поднять меч или нет, надлежит взвесить на весах мудрости.
Хоробрит, непочтительно отмахнувшись, обрушился целиком на старшего брата. (Ах, будь он на его месте, не уступил бы перед лицом Батыя первородства!)
— А не сожжет стыд твоих ланит, пока будешь ветрила по ветру улаживать? Ведь не о купецкой выгоде, не о пользе для мошны идет речь. Об земле, что досталась нам от отчич и дедич. По мне лучше погибнуть, но не посрамить ее доблести! Чтоб и внуки, поминая нас, сказали: то были воистину богатыри русские.