Натаниэль кивнул, затем подошел ближе к мужчине, неподвижно лежащему на кровати.
— Но он не знает, не так ли?
Саймон провел рукой по своим волосам.
— Ты знаешь почему.
Натаниэль снова кивнул. Он сам предложил эту дьявольскую сделку.
— Я знаю почему… — его голос просто отказался звучать. Он с трудом сглотнул и отвел взгляд.
Рука Саймона опустилась на плечо Натаниэля в молчаливом жесте поддержки, а затем он тихо вышел из комнаты.
Когда Натаниэль покинул комнату больного спустя короткий промежуток времени, его мать ждала снаружи в холле. Она была высокой и светловолосой, как и он, но на этом сходство и заканчивалось. Даже в те дни, когда он выглядел наиболее щеголевато, он никогда не мог достичь суровой, высокомерной элегантности, которая была свойственна Виктории. Да он и не стремился к этому. Он надеялся на Бога в том, что его глаза никогда не будут такими ледяными.
— Ты приехал, чтобы навлечь еще большие неприятности на всех нас? — слова были едкими, но голос, которым они были произнесены, звучал так заученно мелодично, что казалось, принадлежал презирающему ангелу.
Натаниэль сделал глубокий вдох, затем решительно улыбнулся.
— Привет, мама.
— Не называй меня так.
— Конечно, мадам. Как щепетильно с вашей стороны напомнить мне об этом.
— Если бы ты держался подальше от твоего отчима и меня — как ты согласился поступить — мне не пришлось бы напоминать тебе об этом.
— Я предпочитаю думать о нем как об отце.
Она сложила руки на груди.
— Твой отец был бездельником, как и ты. В тебе нет ничего от Рэндольфа.
— И все же он — единственный отец, которого я когда-либо знал, единственное, чего я никогда не смогу иметь, — он не потрудился сказать то же самое о ней.
Она только усмехнулась, глядя на его одежду.
— Ты выглядишь как настоящее пугало. Ты случайно не участвуешь в спектаклях?
— Прошу прощения. Не хотел тратить время на то, чтобы переодеться, до того, как увижу его, — почему он тратил время на объяснение своих действий Виктории? Это никогда ни к чему его не приводило.
— Это не имеет значения, ты же знаешь. Ты можешь ползать здесь вечность и еще один день, но он никогда, никогда не простит тебя. Рэндольф никогда не забудет предательства.
Ему захотелось отступить от ее горьких слов. Как королевской кобре. Он криво усмехнулся.
— Не простит, даже если я поползу на своем животе, полный раскаяния?
— Ты слишком дерзок.
Он прижал одну руку к своей щеке.
— О нет, только не дерзкий! Скажи мне, что это не так!
Ее рот безмолвно открылся и закрылся от гнева.
— Это твой дом. Я не могу заставить тебя покинуть его. Но я умоляю тебя позаботиться о том, чтобы не встречаться на моем пути, если ты можешь этого избежать.