— Миледи, Вы принимаете меня? — спросил он. — Как своего настоящего мужа?
Он смотрел на неё, с волнением ожидая ответа, а его губы скользили по её запястью.
— Да, сэр Рыцарь, я беру Вас, — сказала она и улыбнулась, хотя в глазах стояли слёзы и голос её дрожал.
После этих слов Бэрен начал медленно снимать с неё платье, и каждый обнажавшийся кусочек её плоти вызывал у него восторг, был драгоценной находкой, которой он поклонялся своими глазами, своими пальцами, своими губами; и вот наконец она полностью обнаженная предстала перед ним, такая хрупкая, с белоснежной кожей, но у него было лишь мгновение, чтобы полностью насладиться этим зрелищем, поскольку Женевьева с поспешностью начала дёргать его тунику, и пока он стягивал тунику через голову и отбрасывал в сторону, она уже начала покрывать поцелуями его обнажившуюся грудь. Бэрен застонал, поймал её, прижав к себе, и они оба упали на простыни.
Ощущение от соприкосновения их кожи вызывало у него наслаждение, которое он почти не мог переносить; дрожь сотрясала его тело и два желание разрывали его на части: потребность поскорее достигнуть пика и завершить эту агонию, и остаться навсегда в таком положении — тело к телу, сердце к сердцу. Но Женевьева казалось обвивалась вокруг него, точно сирена, зову которой он не мог противостоять. Он перевернулся и навис над ней, готовый заявить свои права на приз, на завоевание которого он потратил всю свою жизнь.
Когда в конце концов он вошел в неё, Бэрен почувствовал, что наконец он попал домой, и это не имело никакого отношения к землям, дарованными ему королем, или даже к незащищённому от ветров Брандэту. Здесь, с этой женщиной, он нашел и покой и вызов, и красоту и разум, и прошлое и будущее.
Бэрен хотел бы заговорить, облечь в слова хоть часть из того, что он чувствовал, но когда Женевьева зашевелилась под ним, все слова вылетели у него из головы и его единственной мыслью осталось доставить им обоим удовольствие, постаравшись при этом как можно безболезненнее лишить её девственности. Когда он попытался пройти чуть дальше, она вскрикнула и он приложил все усилия, чтобы успокоить её и превратить крик боли в стоны наслаждения. Когда стоны Женевьевы заполнили комнату, и тело её начала сотрясать дрожь приближающегося удовольствия, Бэрен присоединился к ней.
Он не торопился возвращаться в реальный мир, столь велико было его наслаждение, но постепенно он пришёл в себя, отодвинулся и лёг рядом с Женевьевой, боясь её раздавить. Теперь пришло время снять с себя груз и рассказать ей всё, что было у него на сердце, но когда его руки обняли её и прижали к крепкому мужскому телу, Бэрен услышал ровное и глубокое дыхание, которое сказало ему о том, что она уже спит.