— Ничего не было, да? — Я боялась услышать ответ, мысленно умоляла Пашку соврать, но он был жесток.
— Ты вдруг начала орать, — холодно отозвался Колосов. — Сначала меня звала, потом Максима, а затем упала на пол.
— А бой? Мы дрались с тобой?
— Ничего не было, шла разминка.
Разминка… Я откинулась на стенку, чувствуя, как проваливаюсь в пропасть.
«Макс! — непроизвольно позвала я. — Помоги!» И тут же задохнулась. Нет, не надо мне помогать! Это все специально, это все Катрин, она хочет, чтобы я вынудила Макса вернуться.
— Чего дергаешься? Болит где? — нехорошо сощурился Колосов.
— Его хотят убить, — заторопилась я. — Ему надо помочь!
— Кому? — напрягся Колосов. — Твоему придурку? Туда ему и дорога.
— Ты не понимаешь. Они все устроили специально. — Я вскочила. Надо было куда-то бежать, что-то делать. Хотя бы предупредить!
— Ну и куда ты пошла? — остановил меня Пашка.
— Где он может быть?
Я чувствовала себя бесполезной. Почему все кругом говорят, что любовь спасает? Моя любовь все делает только наоборот. Я хотела помочь, сделать, как лучше, но если найду Макса, то этим и убью его.
— Увижу его рядом с тобой, в асфальт втопчу.
Таким хмурым Колосова я еще не видела.
— Не смей так говорить! — Я сначала хотела дотянуться до Колосова, но потом отшатнулась от него. — Он сейчас в беде.
— В беде сейчас ты. — Пашка ткнул в мою сторону пальцем. — Чего ты все о своем Максе беспокоишься? Да кому он нужен! Ты же со своими истериками в психушку угодишь. Закроют тебя в комнате и будешь с идиотами в прятки играть.
— Не надо меня нигде закрывать… — Я сжала пальцами виски. — Я домой хочу.
— Сиди тут!
Пашка сунул мне крышечку от бутылки и исчез за дверью. Из коридора послышалось чье-то: «Может, врача?» и все смолкло, отрезанное резким хлопком двери.
На меня с осуждением смотрели знакомые стены, покрашенные грязно-зеленой краской, облезлые шкафчики, ботинки, торчащие из-под лавки. Стояли они неровно, уткнувшись носами друг в друга. Это было неправильно. А правильно вот так, пятка к пятке, носок к носку. Я закрыла глаза, чувствуя, как меня постепенно отпускает, как уходит напряжение, как медленно под волосы заползает головная боль.
— Гурьева, не умирай!
Голос Пашки был суров и заставил меня открыть глаза.
— Домой пошли! — Колосов достает пакет, сует в него, комкая, мои вещи, кидает на колени куртку. — Потом переоденешься.
Шевелиться не хочется. Ничего не хочется делать. Хочется вот так сидеть, чувствовать сквозь футболку холод стены, смотреть на ботинки. Двигаюсь, как в тумане. Надеваю куртку, меняю тапочки на зимние кроссовки. Теперь осталось самое сложное — выйти из раздевалки. А там зал. И все с любопытством ждут, когда я появлюсь.