Макар вышел на переметенную тропу. В распадке ветра стало меньше. Здесь был прорублен его путик. С боков должны быть ловушки, но их сейчас замело. Вспомнились слова Кузихи:
— Зачем ты так соришь деньгами, Макар? Оставил бы себе на смертный час.
— А что, у тебя руки отсохнут уложить меня в гроб? — съязвил Макар. — Или у твоего Кузьмы выпадет топор из рук, когда станет тесать мне крест? Мне ить памятников не надо. Мой памятник — дети.
— Хе, дети, да они тут же забудут о тебе. Ты бы моим дал сатину на рубашку, я бы их заставила поминать тебя.
— Заставила, гришь? А я не хочу, чтобы меня через силу вспоминали, хочу, чтобы по душе.
— А ты помоги, може, и по душе будем вспоминать, — стояла на своем Кузиха.
— Но ведь у вас в доме достаток, другие ведь в сто раз хуже живут.
— А я хочу жить лучше всех. Хочу! Ты вот и исполни мое хотение. Тебе ведь такое не трудно?
— С чего это мне не трудно?
— Но ведь ты, тебе ить дьявол помогает. Бог-то на такие дела скуп. Вот ты и помоги нам чутка, через дьявола.
Макар задохнулся от обиды, значит, вот как судит о нем Кузиха. Ехал он тогда с охоты, вез на двор Хоминых добытого изюбра.
— Вот дай нам этого зверя, буду молить бога о твоем здравии, — не останавливалась жадная баба.
— Это как же ты будешь молить за меня бога, когда я продал душу дьяволу?
— А чтобы он отпустил тебе грехи.
— Ну что ж, — выдавил из себя Макар, — могу и дать, — вскинул кнут и что есть силы опоясал им Кузиху, и начал хлестать, приговаривая: — Вот тебе дьявол, вот тебе продал душу бесу! Чтоб вы лопнули от жадности…
Едва убежала Кузиха от разъяренного Макара.
— Колдун! Поганец! — кричала она, отбежав.
Видел эту порку проезжий мужичонка, остановил коня и мирно заговорил:
— А зря ты так, человече, поступил. Бабы — народ страшенный. Во гневе дьяволу горло перегрызут. Все могут. Оговорят и ославят. А на доброе людская память короче гулькиного носа. Ой как коротка, когда оговорят. Страшись баб…
Вот и выворотень старого кедра. Однажды загадал на него Макар, что если упадет тот кедр от бури, то и он за ним. Ан нет. Кедр уже лежит здесь пятый год, а Макар все еще суетится на земле. Скапустился кедр, а Макар еще как дуб. Уйти бы Макару от этой маеты, пока его не засосало вконец людское болото. Но не хочет Макар уходить. У Макара шальная задумка: увидеть, кем будет Хомин через несколько лет. Сейчас он тих и покладист. Хотя уже заметно прибодрился. Голос стал тверже. Работает не так, как раньше, — самое малое за троих. А то ведь жил спустя рукава. Ходил с ленцой, опустился и не собирался выбраться из нужды. А Макару что, он может деньги добыть, может сделать из Евтиха человека…