Пес, слушая Макара, постукивал хвостом по доскам, иногда позевывал. Начал привыкать к этому человеку.
— Конечно, так, как живут наши староверы, никому не зажить. Те хлеб сеют, но главный упор у них тайга. А уж охотники они все один другого лучше. Белку в глаз, утку из винтовок на лету хлещут. Потом они всегда первыми приходят на новые земли. Значит, и забирают лучшие куски. А ить на одни панты, ежли они первый сорт, можно прорву хлеба купить. Вот и считай, где выгодно, а где нет. Чужого в свой кут не пустят. Живут общинами. Не без того, что один чуть богаче, другой чуть беднее. Но таких бедняков, как Хомин, там нет. Чуть что — нужду отведут. Начал я им поперек говорить, трах — и выгнали, чтобы не разнес о них плохое, тайну схода не выболтал. А теперь им еще надо крепче держаться друг за друга. Народ прет сюда, на их землю зарится. А ить когда мы пришли, здесь было три чума гольдов, и боле ничего. Потом поперли разные люди, китайцы повалили. Сила даровая. Ею даже староверы не брезгуют. Ежли русский не хочет хлеб жать за полтину в день, то китаец за гривну жнет. Едят они дюже мало. А потом, что не так, дают тому ходе по шее — и пошел вон. Китайцы — работящий народ, но беднющий. Они мне по нраву, но вот хунхузов всех бы передушил.
При слове «хунхузы» Буран зарычал. Макар глянул на пса и даже подался назад.
— Неужели ты понимаешь, что я говорю? Вот дела. Ну тогда я о них расскажу. Пакостный это народ, однова даже на нашу деревню напали. Человек сорок навалило. Такую пальбу подняли, что небу жарко стало. Но другого дурни не поймут — наши мужики стрелки отменные, а они никчемные. Залегли мы за околицей и давай их ссаживать, как фазанов. Почти всех переколотили, а старшинку пленили. Потом башку топором отрубили. Теперь на русских не нападают, а своих больше колотят, фанзы рушат. Вот и под Какшаровкой прошлое лето много корневщиков перебили. Кто? До сих пор никто не знает. Одни говорят — русские, другие — хунхузы. Пес снова зарычал.
— Ну ладно, не будем больше о них говорить. Вижу, ты этого не любишь.
После обеда Макар снимал шкурки с колонков, сбивал мездру, чтобы пушнина пошла первым сортом. Макар снова начал рассказывать, но теперь уже о прошлом:
— Каждый человек в своем деле должен быть мастером. Раз я охотник, так уж должен знать все тайны охоты. Вот почему мне в ловушку прут колонки, а за горой такие же ловушки наставил хохол Злобин, но в его идут с опаской? А потому, что Злобин не знает таинств охотничьих. Я ить свои насторожки выварил в валерьяновом корне, капканы проварил в пихтовой хвое, да и ловушки делаю неприметными. А он, дурило, натесал светлых поленьев, зверь сразу видит, что тут что-то неладно. Я же навбивал колья без протески. Все под цвет тайги. Сверху бросил хвою, снегом припорошило, и не понять, то ли это человек делал, то ли это просто залом. Изюбры ходят стадами, а он добыть не может. А по мне, добыть изюбра раз плюнуть. Лишь бы ты его первым увидел, а не он тебя. И подходить к нему нужно походкой рыси, чтобы шаг свой даже сам не слышал. А Злобин ходит по тайге, будто медведь испуганный бежит.