Макар решил притащить медведя в дом, там его освежевать. Правда, медвежатины он не ел, видел в нем сходство с человеком, но знал, что мирские ели ее. Раздаст мясо людям, и у них будет праздник. Он накинул на шею зверя веревку и что есть силы потащил по снегу. Пес дважды обежал Макара и вдруг поймал за шею косолапого и, пятясь задом, стал помогать охотнику. Макар был настолько удивлен, что перестал тянуть тушу. Пес зарычал, вроде сказал: «Что рот раззявил, тяни, аль не видишь, одному сил нет стронуть ее с места?» И Макар еще сильнее потянул трофей к избушке. Болели помятые лапами зверя плечи. Макар сел на топчан и расслабил тело. Пес поставил лапы ему на грудь и лизнул в бороду, радостно проскулил. Макар обнял его за шею и сильно прижал к груди. Пес вырвался, запрыгал по избе, начал ловить свой хвост. Радовались человек и собака.
— Вот и познались в беде. Родными, считай, стали. Цены тебе нет, Буран. Вижу, что ты молод, а как повзрослеешь, золотой собакой будешь. Вот стихнет буря, испробую тебя на охоте…
Не тянется вечно день, не бредет вечно ночь. Все спешит, все меняется. Вот и буря — пошумела над сопками, поярилась над тайгой, унеслась в другой конец света, чтобы там раскачать волны морские, пометаться по лесам. А если не хватит сил добежать до другого конца света, можно и уснуть среди океана, дать себе роздых. А потом с новыми силами покачать корабли, поерошить зелень тропиков. Буре — полет, буре — размах…
Вышел Макар на охоту. Пес оказался впервые в тайге с охотником, но смекнул, что от него требуется. Поймал след двух изюбров и погнал их на отстойник. Не прошло и получаса, как звери оказались зажатыми на узкой скале. Макар заспешил на лай. Подошел к отстойнику, с одного выстрела убил самца-изюбра, но самку не стал стрелять. Поймал Бурана на поводок и отвел от зверя. Долго еще стояла изюбриха, блестела на солнце серебристым изваянием, косила глаза на собаку и человека, не решалась уйти со скалы. Буран рвался с поводка, не мог понять, почему не убивает второго зверя хозяин, но Макар все тем же ровным голосом успокаивал пса:
— Пойми, дурья голова, ить это самка, а она сейчас на сносях. Родит, може, одного, а може, двух телят. Знать, их будет три… Пусть живет. В такую пору мы сроду не стреляем самок. Пойми, сроду. Если бы стали стрелять всех подряд, то через десяток лет стрелять было бы нечего.
К счастью, самка сбежала, и пес утих.
— Светлая голова ты, Буран. Все понимаешь, еще бы говорить умел. Вот не дал же бог тебе речи. Ну ничего. Еще вот на кабанах тебя спытаю — и будя. Мяса нам хватит по-заглаза. А за того медведя, что я роздал беднякам, Хомин-то не на шутку обиделся. Говорит, надо бы, мол, продать мясо. Жаднеет человек.