А так – виси себе, пока тебя волокут в нужное место, медитируй, смотри себе в пуп. Впрочем, с пупом были проблемы – проще было смотреть в пуп Абеля. Но почему-то не хотелось, хотя огромное черное пузо с воронкой посередине не умещалось под тесным свитером гиганта и кокетливо приглашало помедитировать над ним.
Но усилия пуза оказались напрасными, зря оно подпрыгивало и сотрясалось, особенно когда Абель тащил парня вверх по лестнице.
Храм вуду – перистиль – в этом доме находился не в мансарде, как это было на вилле в Сан-Тропе, а в левом крыле большого и, судя по всему, то ли Г-, то ли П-образного дома. Вот в левой перекладине этого то ли Г, то ли П, на верхнем этаже, и был, наверное, обустроен перистиль.
Почему наверное? Да потому, что Франсуа сейчас приволокли не в собственно храм, а, если громила правильно выполнил распоряжение хозяина, в комнату рядом с храмом вуду.
Куда Абель и втолкнул свою апатичную ношу. Дверь захлопнулась, щелкнул замок, и Франсуа остался один. Но не в одиночестве, за дверью послышался шум передвигаемой мебели, сопровождаемый сопением ожившего монумента. Вроде бы даже песок с камнями опять сыпался от натуги. Что там делал исполнительный слуга – заваливал вход мебелью или обустраивал себе караульное гнездо, – Франсуа не знал. И знать не хотел.
Он ничего не хотел знать, НИЧЕГО! Потому что оказалось, что та реальность, которую он знал, в которой жил и которую считал единственно возможной, вдруг исказилась до неузнаваемости. Словно вместо обычного зеркала Франсуа заглянул в кривое, и все, что было красивым, вдруг стало уродливым. Черное – белым.
Хотя нет, черное осталось черным. И цвет кожи здесь ни при чем. Зло в любой реальности, в любом измерении продолжает быть злом. С которым нужно и можно бороться, пусть даже оно кажется непобедимым.
Эта мысль, сначала слабая и хрупкая, словно едва проклюнувшийся росток, на удивление стойко сопротивлялась царившему в душе Франсуа хаосу. Она росла, крепла, врастала в душу все прочнее. И сумятица, наравне с паникой бывшая верной шавкой хаоса, поджав хвост, убралась вместе с подельницей в подворотню.
В голове прояснилось, мысли, объединившись вокруг занявшей почти все пространство главной, дисциплинированно расселись по своим местам. Больше никто не пытался, оттаптывая ноги и теряя пуговицы, вырваться вперед, они появлялись только тогда, когда их звали.
Франсуа, забытым поленом валявшийся на полу, медленно поднялся и решил ознакомиться с окрестностями. Окрестности оказались на редкость невоспитанными и знакомиться отказались, причем в довольно грубой форме – продемонстрировав спину. Вернее, глухую и слепую стену высоченной кирпичной ограды, возвышавшейся до самой крыши дома.