Царство черной обезьяны (Ольховская) - страница 82

– Заткнись, – вполголоса проворчал Франсуа, размышляя, что же делать теперь.

Бодаться с хламом дальше или придумать что-то еще? Бодаться, конечно, не хотелось, но что-то еще не придумывалось, оно пряталось в подпол. Вернее, в подсознание.

Утешало одно – снаружи не доносилось ни звука. Франсуа посветил на часы – ага, он тут копошится, оказывается, уже довольно долго, до полуночи оставалось двадцать минут. Очень хочется надеяться, что Абеля никто не хватится до самого утра. Если, конечно, не предусмотрена смена караула.

А впрочем… Может, и не надо, чтобы в доме все спали? Иначе совершенно бредовая идея, непонятно откуда залетевшая только что в голову парня, может привести к очень несимпатичному финалу. Для беглеца несимпатичному.

Потому что он решил ни много ни мало – поджечь дом. Вернее, чердак. А когда огонь обнаружат и примутся тушить, в суматохе сбежать. Должны ведь вызвать пожарных, у которых есть славные такие, длинные-предлинные лестницы.

Ага, и с какого перепугу они станут лестницы на пустую крышу тянуть? За котами? Ведь обитатели дома ниже тусуются.

Ладно, пусть не тянут, главное – пусть приедут вовремя, иначе поджигатель превратится в цыпленка гриль.

Несмотря на свой образцово-показательный идиотизм, идея нравилась Франсуа все больше и больше. А что? Подтащить хорошо горящий хлам поближе к чердачной двери, но так, чтобы не завалить ее полностью – открываться деревяшка должна. Самому спрятаться в противоположном конце чердака, предварительно освободив его от дерева и картона (там огонь не нужен, дым – тем более), и дождаться, пока пожар обнаружат.

Голос рассудка метался внутри, названивая во все колокола, он орал, он прыгал, он размахивал руками, пытаясь привлечь к себе внимание. Бесполезно, Франсуа его не слышал. Вернее, не хотел слышать.

Он был занят. Перетаскиванием всех этих коробок, ящиков, досок и прочего топлива. А если учесть, что этим приходилось заниматься в абсолютной темноте, да еще и по возможности бесшумно, – какой там рассудок! Кончай метаться и орать, помоги лучше. Груда у входной двери росла, приобретая угрожающие размеры. Так и до появления диких альпинистов недалеко.

Пожалуй, хватит, иначе, кроме альпинистов, Франсуа достанет и жар от костерка. Даже в самом дальнем углу чердака.

– Ты перестарался, парень, – хмыкнув, заявил ему внутренний голос.

Возможно. Но зачем сообщать об этом таким гнусным голосом? Почему голос этот чужой и в то же время до тошноты знакомый? И, наконец, почему он доносится откуда-то со стороны двери, а не изнутри, как и положено благовоспитанному внутреннему голосу?!