Потом пришла с работы Дуся, Женькина жена, решительно распахнула дверь, сказала:
— А ну, ребята, закругляйтесь! Посидели — и хватит. Дитю негде спать.
— Замолчи! — крикнул Женька. — Ребята на тебя целый день пахали, дом тебе строили.
— Знаю, как вы строите, — крикнула Дуська. — Вам лишь бы водки нажраться!
Ребята, обходя Дуську, стали выходить на улицу. Вышел и я. В хате кричали друг на друга Дуська и Женька. Потом раздался звук пощечины, Дуськин крик:
— Унижаешь меня перед своими обормотами, подлец!
— Еще дать? — крикнул Женька и выбежал на улицу. В темноте он почти наткнулся на меня.
— Ты ж сам видел, Витя, — сказал он мне, — ты ж видел! Ребята пахали. Ты сам напахался сегодня. А они с утра еще на работе вкалывали. Кирпич, глина, а после работы ко мне. Плечи же могут полопаться. А она — такое. Ей же строят. Правильно, да? Кто за стакан водки целый день саман таскать будет? Ей все даром делают, а она и тут не может не гавкать!
— Нет, Витя, ты скажи, что мы такого сделали, — подошел Толька Гудков. — Тихо, спокойно сидели. Мы ж не ради водки пришли. А то, что выпили, так это вроде положено. Да? Поработал, ну тебе и поднесли.
— Нет, Витя, ты скажи, в чем я не прав? — спрашивал Женька. — Ну, вот ты так подумай и скажи.
Рядом пытался завести свой «ковровец» Валька Длинный. Мотор мотоцикла не заводился, длинная Валькина нога неуверенно жала на рычаг. Наконец мотор затарахтел, зажглась лампочка, освещающая спидометр, свет от большой передней фары уперся в толстый ствол уродливо остриженной акации — недавно электромонтеры срезали ветки, мешавшие проводам, — высветил кучу глины на углу, угол хаты, в двух комнатах которой совсем недавно жили я с женой и сыном, Женька с женой и дочкой, мать Женьки и моей жены и бабка Женьки и моей жены. Валька Длинный перешагнул через мотоцикл и, как на детский стульчик, уселся на сиденье. Он оглянулся на нас и усмехнулся. Он не считал, что произошло что-то такое, из-за чего стоит так много разговаривать.
— До завтра, — кивнул он.
— А ты никого с собой не берешь? — спросил я.
Длинный оглянулся на Гудкова.
— Нет, — сказал Толька, — он пьян. Пусть сам разбивается на своем драндулете.
Валька усмехнулся. Отталкиваясь длинными ногами, он двинулся мимо акации, обогнул кучу глины и выехал на дорогу. Дорога была немощеной, разбитой грузовиками, мотоцикл вилял, луч прожектора высвечивал проезжую часть дороги от одного темного ряда акаций до другого, но нигде не было видно сколько-нибудь гладкого места.
Валька свернул с дороги на узкий асфальтовый тротуар, газанул, задний фонарик, наливаясь ярким светом, помчался мимо одноэтажных домов.