– Вы ответите, капитан, за возможный срыв операции! – сказал ему командир Лешиного полка.
– Отвечу, отвечу, проваливай, – устало отмахнулся тот…
– Ты, здоровый, останешься у дверей. Смотри в оба! А ты, паренек, пойдешь со мной в дом. Тоже смотри! Но особенно не суйся, – распорядился штатский.
Леше так понравилось, что работник органов берет с собой его, а не здорового Мотю, что, когда прозвучала команда и разбитый на маленькие группы полк двинулся вниз по склону к темному, засыпаемому снегом аулу, он все старался обогнать Трофимова и шагать рядышком с шустрым толстячком в кепке.
– Не так активно, солдат, – штатскому пришлось осадить его, когда Просолька, споткнувшись, чуть не огрел его винтовкой, – не на комсомольском собрании и не с девкой на сеновале.
Этим сравнением штатский тоже очень понравился Леше, и он подумал, что обязательно пойдет служить в НКВД. Но вспомнил, что четыре месяца жил с мамой в Харькове на оккупированной немцами территории. Он погрустнел, но тут же решил, что геройски проявит себя в этой операции, и веселый толстяк в штатском даст ему хорошую рекомендацию. Все в его руках, только бы проклятый палец не подвел.
Но по мере того, как они втроем подходили к закрепленному за ними дому, Леша Просолька стал постепенно отставать сначала от штатского, потом и от Моти Трофимова. Он очень боялся собаки, которая просто бесновалась за невысоким забором. Но штатский словно не слышал этого утробного рычанья. Он только кивнул Моте, тот вскинул винтовку, раздался выстрел и собачий визг, который скоро стих. Тут же по всем дворам затрещали выстрелы и завизжали собаки. Судя по этим звукам, операция происходила почти синхронно в каждом доме аула.
Леша, войдя во двор, первым делом посмотрел на лежащую на снегу собаку и удивился ее маленьким размерам при таком свирепом голосе. Она была так мала, что снег уже засыпал ее мордочку и брюхо. Или они так и были у нее белыми?
– Что уставился, боец? Собак не видел? – прикрикнул на него штатский. – За мной! В случае сопротивления стрелять без предупреждения! Если враг не сдается, его уничтожают.
Это Леша хорошо знал, слышал неоднократно. Собака вот не сдавалась…
В доме уже зажгли свет. В большой комнате стояли рядком несколько человек, как будто перед объективом фотоаппарата, только лица у них были бледные и тревожные. В центре – старик в папахе, с накинутой на плечи буркой. Рядом с ним старуха, совершенно одетая, как будто не спала, а ждала прихода русских. Тут же полная женщина средних лет с грудным ребенком на руках и два мальчика-подростка. А у стены Леша увидел удивительное по красоте черных глаз на мертвенной белизне лицо. Девушку словно нарисовали двумя красками. Но зато как нарисовали!