Двадцатипятилетний Авессалом очень любил напустить туману, просто-таки обожал недомолвки, ухмылки, кивочки, подмигивания, многосмысленные фразы. Очень он любил показать публике, что он не просто так себе железнодорожный конторщик, что за его плечами тайна, скрытый смысл, грех или опасное дело.
Хозяин, знавший Арчакова, выбежал из-за стойки.
– Что с вами, господин? На вас лица нет.
– Шалва-батоно, пошли мальчишку за извозчиком, – синими губами пробормотал Арчаков, – а мне, Шалва-батоно, дай коньяку…
Он упал на стул и закрыл лицо руками. В этом был некоторый театральный эффект. Сквозь пальцы он осмотрел зал и огорчился. Никто, кроме хозяина, оказывается, и не обратил внимания на его столь драматический приход.
В углу за большим столом пировала компания – человек десять. Только и слышно было «за мудрого», «за высокочтимого», «за нашего дорогого гостя»…
Заглянула в дверь лукавая худая физиономия кинто. С усов его еще текла вода.
– Привет честной компании! – крикнул кинто и подмигнул сразу двумя глазами. – Есть хороший товар!
Хозяин шуганул бродягу оскорбленным за честь заведения басом.
Все это Авессалом слышал как бы из-под воды, все как бы плыло перед ним.
– Послал мальчика за фаэтоном, господин, – сказал хозяин, наливая ему коньяку.
Арчаков не успел и отхлебнуть живительного напитка, как в кофейню спустился и сбросил на стул крылатку… некий юноша… да-да, это тот самый… ужасный… Он не терял его из виду весь этот день, а может быть, и всю неделю… может, все время с того проклятого утра, когда разошлись швы на ящике и Арчаков увидел…
Юноша сел напротив Арчакова и спросил бутылку вина.
Он поднял стакан и приветливо кивнул совершенно уже липкому, как мышь, Авессалому.
– Гагемарджос! Будьте здоровы!
Вошли еще двое в студенческих фуражках и сели справа от Арчакова. Они улыбались ему. Компания, пировавшая в углу, тоже обернулась к нему, улыбчивая, мягкая.
– Гагемарджос, генацвале, гагемарджос!
Хозяин перетирал посуду и прямо весь лучился. Какие у него собрались приятные господа!
Авессалом хотел было встать – ноги не слушались.
– Шалва-батоно… – еле слышно позвал он хозяина, не в силах шевельнуть окоченевшими членами.
Вдруг движения вернулись к нему, но в каком-то непристойном суетливом, трепещущем виде. Достав из жилетного карманчика серебряный рубль, он протянул его хозяину. Рубль прыгал в дымном воздухе «Отрады».
Тот самый, тот ужасный медленно встал и подошел к Арчакову. Опершись на стол кулаками, он приблизил к Арчакову свое лицо, чуть тронутое оспой. Зрачки его были похожи на затуманенное от холода темное стекло.