Рибас как мог затягивал свое вступление в корпус. Этому способствовали рождественские балы, хваткие морозы и то, что Ивану Ивановичу теперь было не до него. У Бецкого появился соперник в лице сына лютеранского пастора из Регенсбурга Фридриха Мельхиора Гримма. Бецкий не раз поминал его, и Гримм прибыл в Петербург в дни бракосочетания Натальи-Вильгельмины и Павла. Он был великолепно принят императрицей, обласкан, устроен по-царски. Что и говорить: литератор и мыслитель состоял в личной переписке и королем польским, и со шведской королевой, и с Фридрихом II.
– Конечно, это человек широчайших интересов, – брюзжал Иван Иванович. – Но вряд ли он способен возглавить российский департамент ума.
– Но его прочат в первые и постоянные советники вашей компаньонки, – говорила Настя.
– Ах, я думаю, это ненадолго, – отвечал Бецкий.
– За ломберным столом он теперь постоянный партнер императрицы. Она каждый день приглашает его в свои покои для бесед, – сообщала Настя.
– Он отлично понимает, что его корреспонденты-монархи в Петербург ему писать не будут. Тут начинается политика. А европеец не позволит себе отдать всеевропейскую известность даже за баснословное жалование.
Конечно, в послеобеденное время, когда Бецкий читал императрице вслух из Гельвеция или Вольтера, а Екатерина вязала, генерал умело интриговал против Гримма. Но и сам Фридрих Мельхиор вежливо отказывался от неслыханных петерубргских благ, а потом сказался весьма больным, и врачеватели прописали ему Италию. Иван Иванович вздохнул свободнее и уделил освободившуюся часть своего времени будущему зятю.
Получив записку от генерала, Рибас не поспешил тотчас отправиться к нему, а дождался вечера, настоенного на морозе с ветром, укутался в подаренную Алешину шубу и в возке через замерзшую Неву покатил по привычному пути. В прихожей дома Бецкого слуга доложил, что у господ гости: у Настасьи Ивановны внизу, и у Ивана Ивановича в кабинете. Рибас поднялся во второй ярус, в кабинете никого не нашел, а из библиотеки слышались голоса.
У многочисленных застекленных шкафов красного дерева, в которых Бецкий хранил коллекцию медалей, рядом с Иваном Ивановичем стоял высокий, весьма худой и пожилой человек в ярко синем кафтане с простыми пуговицами. Когда он резко повернул к вошедшему свою яйцеобразную голову, парик с крохотной косичкой едва удержался на своем месте, и мужчина тотчас поправил его, улыбнулся тонкими губами, а лицо его приняло выражение бесконечной и заведомой приветливости к Рибасу.
– Это жених Насти Иосиф Михайлович де Рибас, – отрекомендовал Бецкий и представил незнакомца: – Господин Дени Дидро.