— Спица, — подсказал я.
— Да-да, восемь спица. На двехь, нет, двехца — хучка из медь.
— Правильно! — вскричал я. — Ручка на дверце кареты, которую я видел, была в виде медного кольца!
Фандорин кивнул:
— Что ж, они два раза использовали одну и ту же к-карету. Линд слишком в себе уверен и слишком невысокого мнения о русской полиции. Это неплохо. Опишите человека, который отобрал у вас ридикюль.
— Высокий. Глаза кохичневые. Нос немножко кхивой. Усы и бохода хыжие, но по-моему ненастоящие, склеенные. Outre cela[19] … — Мадемуазель задумалась. — Ah, oui! Ходина на левый щека, вот тут. — И пальцем дотронулась до моей щеки, отчего я вздрогнул.
— Ладно, уже кое-что, — одобрил Эраст Петрович. — А что тут происходит? Я видел п-перед домом экипажи царя и великих князей.
— Я не знаю, — жалобно произнесла мадемуазель, окончательно переходя на французский. — Мне ничего не говорят. Все смотрят так, будто я во всем виновата. — Она обхватила себя за локти, сглотнула и сказала уже сдержанней. — Кажется, случилось что-то ужасное. Час назад в дом доставили какой-то пакет, маленький, и все забегали, зазвонили телефоны. Полчаса назад прибыл его величество, а только что приехали принцы Кирилл и Симон…
В этот миг в прихожую выглянул полковник Карнович: брови насуплены, губы напряжённо поджаты.
— Фандорин, это вы? — спросил он. — Мне сообщили о вашем прибытии. Что за идиотский маскарад? Все в джентльмена-сыщика играете? Вас ожидают. Извольте привести себя в надлежащий вид и немедленно ступайте в большую гостиную. И вы, сударыня, тоже.
Эраст Петрович и мадемуазель удалились, а Карнович, оглядев меня с головы до ног, брезгливо покачал головой:
— Ну и видок у вас, Зюкин. Где вы пропадали? Чем занимался Фандорин? Это очень кстати, что он взял вас в конфиденты. Да говорите же, мы ведь с вами из одного ведомства.
— Всё пустое, ваше высокоблагородие, — соврал я, сам не знаю почему. — Только время зря потратили. Кто прислуживает его величеству и их высочествам?
— Камердинер государя и дворецкий Симеона Александровича.
Ах, как стыдно!
Никогда ещё я не умывался и не переодевался с такой скоростью. Уже через десять минут, приведя себя в порядок, я тихо вошёл в гостиную и поклоном поблагодарил Фому Аникеевича и Дормидонта.
На столе не было ни напитков, ни закусок — только пепельницы и ещё какой-то распечатанный пакет коричневой бумаги, совсем небольшой. На всякий случай я взял с бокового столика поднос, стал расставлять бокалы, а тем временем украдкой пробежал взглядом по лицам присутствующих, пытаясь угадать, что произошло.