— Ты слышал цитру Чоллин и Вашти?..
— Ну, мы с Рэн и Сильвой оттянулись. Может — позже, а…
— Меня достала эта новая религия, Галанинизм, и я подумал, правда, а почему она не может быть такой же, как Церковь Внимательных Звезд?..
— Зачем они приперлись? Фашисты…
Обрывок последнего разговора особенно выделялся своей грубостью. Гарроуэй пробовал сосредоточиться на нем и разобрал еще несколько слов.
— Ах, знаешь, эти армейские всегда прутся туда, куда их не просят…
— Эй, ты слышал? — громко поинтересовался Иглтон.
— Не обращай внимания, Родж, — ответил ему Гарроуэй. — Мы здесь в гостях.
— Кроме того, — рассудительно добавила Кэт, — они, очевидно, говорят о ком-то другом. Мы же не армия.
Гарроуэй сделал несколько осторожных шагов, нащупывая пол под ногами. Словно во сне, подумалось ему, где все оборачивается не тем, чем кажется.
— Сюда, — мысленно позвал его кто-то. — Прими, дед.
Ему в ладонь вложили серебристо-черный металлический шарик. Внимательно рассматривая и крутя его в руке, он пытался понять, что это такое и для чего предназначено, как вдруг шарик открылся. Гарроуэй ощутил сильный аромат лаванды и корицы. И… чего-то еще. Вдыхая его, он чувствовал, как волна приятного тепла из горла и легких устремляется вниз к пальцам ног, а затем по позвоночнику поднимается до самой макушки. Шлем подхватил ощущения, обострил и исказил их, вернув легким дрожанием чувств.
— Это законно? — поинтересовался Лобовски.
— Смешной вопрос, — прозвучал в его сознании чувственный женский голос.
— Это нумнум, мадам?
Гарроуэй пробовал сосредоточиться на этой мысли, но не мог.
— Что, черт возьми, случилось с полом? — спросил Иглтон.
Хороший вопрос. Когда Гарроуэй смотрел вниз, вместо пола под ногами плясали вращающиеся радужные круги из светящихся точек. С каждым нетвердым шагом рябь мерцающего цвета ширилась, сплетаясь в завораживающее колебание подвижного цветного муара светящихся точек.
И голоса… Нечто подобное происходило и со всеми голосами, звучащими в комнате. Гарроуэй больше не различал реальные голоса и голоса в своей голове. Слух обострился до предела, но слова и предложения, казалось, сплетались в несвязное, но все же значащее целое. Фоном всего этого была… музыка? Не совсем. Нечто вроде ритмичной пульсации или трепета, только глубже, некая внутренняя, хотя и неоформившаяся музыка.
Это было интересно. Несколько пар занимались любовью на круглом диване, стоявшем у стены затонувшей комнаты. Глядя на них, Гарроуэй начал физически чувствовать то, что испытывали они… прикосновения и ласки, теплые, влажные, скользящие движения. Он понял, что шлемы каким-то образом давали возможность всем находящимся в комнате разделять всепоглощающий обобщенный чувственный образ эмоций и ощущений.