Поцеловал – и из Клузия ушел в далекий поход.
В песенке было еще много куплетов, перечислялись все девушки, которых герою песни довелось целовать в различных уголках империи, но в тот момент, когда Марк решительно шагнул к двери, а Эска нагнулся, оттаскивая в сторону терновник, свист прекратился и голос – хриплый, странно медлительный, задумчивый, как будто мысли певца были обращены внутрь себя и в прошлое, – пропел сразу последние куплеты:
Поцелуи галлиек – золото губ,
А испанок – меда глоток.
А фракийки нежней лесных голубей,
Да тебя же ловят в силок.
Но все-таки ту – из Клузия,
Оставленную в Клузии,
Тот поцелуй в Клузии
Ни на миг я забыть не мог.
Дорога, дорога и все двадцать лет позади,
Но все-таки та, что из Клузия, до сих пор у меня в груди.
(Стихи перевел Н. Голь.)
Завернув за угол барака, они вдруг очутились лицом к лицу с певцом. Марк и сам не знал, что или кого он ожидал увидеть. Быть может, пустоту, и это было бы хуже всего. Но то, что он увидел, приковало его к месту от изумления: человек (да, человек, а не призрак) стоял перед ними и держал под уздцы лошадь в грубой попоне; он был типичным образчиком татуированного народа, среди которого Марк прожил это лето.
Незнакомец при виде Марка и Эски остановился и настороженно уставился на них, вздернув голову, как олень, почуявший опасность. Охотничье копье он держал наперевес, словно для атаки. Минуту они разглядывали друг друга в тусклом утреннем свете, затем Марк заговорил. Он уже неплохо владел диалектом северных племен.
– Я вижу, охота была доброй, друг. – Он указал на тушу молодой косули, переброшенную через спину лошади.
– Не слишком плохая, но бывает лучше, – отозвался незнакомец. – Лишнего мяса тут нет.
– У нас есть с собой пища, – продолжал Марк. – У нас также разведен костер, и если ты не расположен развести свой огонь или есть мясо сырым, мы предлагаем тебе разделить с нами нашу трапезу.
– Зачем вы здесь, в Трехгорье? – подозрительно спросил тот.
– Мы тут заночевали. Мы не знали, далеко ли до ближайшей деревни, и, видя, что надвигается дождь, рассудили, что лучше остановиться на ночлег здесь, чем на открытых местах. Разве Трехгорье не принадлежит всем? Или оно собственность только ворона, или ящерицы, или же твоя?
Человек ответил не сразу, медленно и нерешительно он перевернул копье острием вниз, как держат его в знак мирных намерений.
– Должно быть, ты – Целитель больных глаз? Я слыхал про тебя, – сказал он наконец.
– Да, это я.
– Хорошо, я присяду к вашему костру.
Он обернулся и свистнул, и тотчас же на свист примчались, продираясь сквозь папоротник, два быстроногих пятнистых охотничьих пса.